Дворцовые интриги на Руси

Есть сведения, что Южная Русь не была изолирована также от событий, происходивших на севере восточнославянского мира. В. Татищев утверждал, что в 866 г. Аскольд осуществил победный поход на кривичей, а в следующем году в Киев из Новгорода прибежало много новгородских мужей. Немногим ранее в Новгороде произошло событие, видимо, и обусловившее массовый исход новгородцев в Киев. Речь идет об убийстве Рюриком славянского князя Вадима Храброго и избиении его боярского окружения. В. Татищев предположил, что новгородские славяне бежали в Киев, не вынеся варяжского насилия, не желая быть рабами.

Политическая ситуация в восточнославянском мире резко поменялась после 879 г. К тому времени Рюрик умер, и власть над северной Русью перешла к его родственнику Олегу (формально у власти находился сын Рюрика Игорь, но в связи с его малолетством всем управлял Олег). В отличие от Рюрика, его не удовлетворяла роль ладожско-новгородского князя. Как и Аскольда, Олега манил к себе юг восточнославянского мира, а также далекий Царьград.

В 882 г., собрав под свою руку дружины варягов, чуди, словен, мери, веси и кривичей, Олег двинулся в поход на юг по известному пути «из варяг в греки». Овладев Смоленском и Любечом, он посадил в них своих наместников, из чего можно сделать вывод, что ранее эти центры управлялись из Киева.

Как следует из летописного рассказа, появление военной флотилии под Киевом было неожиданностью для киевлян. Более того, флотилия прошла будто и вовсе не замеченной ими и причалила к киевскому берегу не в Почайне, издревле служившей киевской гаванью, а в районе урочища Угорского.

«И придоста (Олег. — П. Т.) к горамъ киевьскимъ, и увѣда олегъ, яко Оскольдъ и Диръ княжита, и похорони вои в лодьях, а другня назади остави, а самъ приде, неся Игоря дѣтьска... И присла ко Асколду и Дирови, глаголя, яко Гость есмь, и идемъ въ Греки от Олга и от Игоря княжича. Да придѣта к намъ к родомъ своимъ»[3].

Вчитайтесь внимательно в этот текст, и вы увидите в нем много темных мест. Как могло случиться, что в Киеве не заметили прохождения по Днепру столь мощной флотилии? Почему она причалила к киевскому берегу, по существу, миновав сам город? Отчего факт княжения в Киеве Аскольда и Дира был столь неожиданным для Олега? И, наконец, почему киевские князья пошли к Олегу, а не он к ним, что больше соответствовало бы нормам дипломатического этикета?

Поиск скрытой логики событий 882 г. начнем с характеристики урочища, ставшего свидетелем трагического происшествия. Находилось оно приблизительно на расстоянии трех километров от Старокиевской горы, напротив того места, где с основным руслом Днепра соединяется один из его рукавов. Уже в ранний период истории Киева здесь находилось значительное поселение, возможно торговая слобода. В пользу этого свидетельствуют находки арабских монет, в том числе и кладов. Неподалеку от этого урочища находятся и так называемые «варяжские» пещеры, видимо, вырытые норманнскими купцами во время своих остановок на отдых.

Таким образом, варяги направили свои ладьи к месту, хорошо им знакомому. Тот же факт, что флотилию не заметили, объясняется, вероятно, тем, что она прошла не правым руслом Днепра, мимо киевской крепости, а левым, так называемым «Чертороем»[4].

Было ли в действительности неожиданным для Олега то, что киевскими князьями являлись Аскольд и Дир? Безусловно нет. Названные князья уже двадцать лет сидели на юге Руси, прославились походами на греков и печенегов, и не знать этого Олег просто не мог. Последующие его действия покажут, что он все знал и задолго до приплытия в Киев готовился к встрече с Аскольдом и Диром[5].

Рис. 3. Тайное прибытие военной дружины Олега в Угорское под Киевом; провозглашение малолетнего Игоря наследником киевского престола; убийство Аскольда и Дира

Исследователей, а до них и летописцев, неизменно смущала необычность самого приглашения, направленного Олегом киевским князьям. Пытаясь найти этому факту разумное объяснение, составители Никоновской летописи пришли к выводу, что Олег был (или сказался) болен, а Аскольд очень желал получить богатые дары, обещанные ему Олегом: «И ныне в болезни есмь, и имам много великаго и драгого бисера и всякого узорчиа; и еще же имамъ и усты ко устомъ рѣчи глаголати наша къ вамъ»[6].