Двуглавый орел

Я посчитал, что потребуется около пяти часов, при условии благоприятной погоды и включая остановку для дозаправки в Юденбурге. Когда мы улетали из Божена, мое настроение улучшилось. Нас выбрали для жизненно важной миссию по доставке сообщения — возможно, даже плана величайшего победного наступления, которое поможет решить судьбу монархии.

Серьезность и гордость за возложенную на нас задачу внушили чувство, что дело безотлагательное, особенно после двух кошмарных дней беготни от склада к складу словно бродяги, выпрашивающие окурки. Но, кроме того, это была сама по себе изумительная прогулка, неожиданный отдых от рутины военных полетов.

Двигатель мурлыкал, как сытая кошка, бак полон бензина, а солнце, наконец, прорвалось через облака, раскрыв перед нами всю осеннюю красу Доломитов. Даже аэроплан, казалось, почувствовал это настроение, взлетев словно Пегас.

И конечно, не последней причиной приподнятого настроения было то, что при возвращении в Капровидзу где-нибудь в понедельник, с опозданием на целых два дня, я смогу ответить одиозному Краличеку с самодовольной улыбкой: "Извините, герр командир, не могу сообщить, где мы были: секретные приказы Верховного командования и всё такое. Лучше позвоните главнокомандующему, если понадобится более подробная информация".

Даже если бы мы прибыли в Цешин около часа дня и дозаправились всего за полчаса, не было никаких оснований надеяться, что мы вернемся в Капровидзу тем же вечером, только не в середине октября.

В то время Елизавета жила у моей тети в Вене. Я мысленно улыбнулся, представив себе ее радостное удивление всего через несколько часов, когда домработница Франци откроет мне дверь, и я войду, еще в летном комбинезоне, прибыв с неожиданным ночным визитом.

Мы с Тоттом кратко обсудили маршрут перед вылетом с аэродрома святого Иакова. Я обозначил линию на карте, и он кивнул и хмыкнул в знак согласия. Но теперь я увидел, что мы отклоняемся от курса и направляемся южнее, чтобы пролететь над северной оконечностью Доломити-ди-Брента и срезать угол, где Риенца впадает в Айзак, как раз к северу от Бриксена.

Неважно, подумал я: эти горы низкие — порядка двух с половиной тысяч метров. Аэроплан держал высоту без проблем, и мы сэкономим добрых несколько километров, свернув к железной дороге, как планировалось, у Брунека или Тоблача. Я посмотрел на юг и увидел, что на горизонте маячит большой массив Мармолада, королева Доломитов, с неизменной кружевной шапкой снега: настолько огромный, что я не мог разглядеть никаких признаков траншей и линий из колючей проволоки, которые бы словно шрамы избороздили вершину.

Только после двадцати минут полета или около того я начал сомневаться по поводу выбранного Тоттом маршрута. Далеко на севере на нас надвигалась синяя гряда штормовых облаков, её залитые солнцем верхние края удивительного оранжево-коричневого оттенка предвещали снегопад.

Туча двигалась быстро, заслонив горную вершину после горного пика Высоких Альп к северу от долины Риенца. Я высунулся в поток ветра, чтобы посмотреть вперед, и увидел, к своему ужасу, что буря еще не дошла до нас только потому, что она наступала в форме глубокого полумесяца с двумя рогами, отрезав путь к отступлению и на запад, и на восток.

Мы не могли пролететь под ней из-за близости гор, точно не могли лететь выше, и уже не могли от неё уклониться, отвернув. Теперь единственным способом к отступлению был разворот назад, к югу — прямо к итальянским позициям, с пакетом сверхсекретных документов на борту. Нет уж. Я стиснул зубы; долг оставлял лишь один путь: придётся нам лететь сквозь неё, в надежде, что это лишь узкий облачный фронт и мы минуем его, не успев разбиться о горную вершину.

Мы врезались в бурю, как в движущуюся кирпичную стенку, нас мотало и бросало вниз в водовороте. Когда мы потонули в крутящейся и жутковатой темноте тучи, Toтт изо всех сил пытался выровнять аэроплан.

Я оказался прав: пошел снег, первый в ту раннюю и суровую зиму. Он был влажным, но плотным и смешался с ледяным дождем. Перед заходом в тучу мы взяли пеленг по компасу, но всё было безнадежно: вскоре любая ориентация по вертикали и по горизонтали стала невозможной, хотя мы отчаянно проверяли спиртовые уровни, пытаясь оценить крен.

Иногда падали завесы из снега, и временами они, казалось, летели вверх. Или это мы перемещались относительно них? Я больше не мог говорить, а только вытирал снег с защитных очков, дьявольские воздушные потоки в облаке пытались разломать наш хрупкий аэроплан на части.

Я ещё раз смахнул снег с защитных очков и в тускло-желтом свете посмотрел через плечо Тотта на высотомер. Матерь божья! Мы уже потеряли почти тысячу метров. Я взглянул на крылья — и сразу понял причину. На лакированной парусине образовалась толстая корка льда.