Двуглавый орел

Прокеш сдвинул затвор назад, как было велено. Зарядная камора сияла чистотой, как будто из оружия вообще никогда не стреляли.

— Теперь оружие наблюдателя.

Затвор сдвинули, и стал виден ствол, забитый характерной серовато-черной копотью сгоревшего кордита.

— Вот. — Краличек повернулся ко мне, улыбаясь. — Что я вам говорил? Не беспокойтесь, понятная ошибка. Лучше вам сегодня лечь спать пораньше. Что касается этого вашего итальянского аэроплана, лучше заявить про него в отдельном донесении в штаб армии...

— При всем уважении, герр командир, я не имею ни малейшего желания про него заявлять, раз победа — не моих рук дело.

— Ну что ж, тогда все в порядке. Если не хотите заявлять, на нет и суда нет, так лучше всего, как я считаю. Такие хаотичные записи вносят бессмыслицу в упорядоченные сведения. Только безжалостно удалив подобные статистические неуместности, можно получить великолепную картину и добиться совершенной организации, которая принесет нам победу. Прошу простить, но сегодня утром я потратил уже достаточно времени на эти пустяки. Мне пора возвращаться.

— Герр командир?

— Да?

Он повернулся и снова посмотрел на меня.

— Между прочим, я хочу высказать полезное предложение.

— И что за предложение?

— Если расценивать все отдельные события этой мировой войны как статистически бесполезные, как вы их называете, тогда, возможно, мы бы решили, что войны вообще нет. В таком случае осталось бы только прекратить убивать друг друга и отправиться домой.

Он подумал несколько секунд, потом улыбнулся мне.

— Да-да, линиеншиффслейтенант: очень забавно, даже очень. Теперь, возможно, вы извините меня, наконец? У некоторых есть дела поважней, чем попусту тратить время, составляя остроумные сентенции. Что касается меня, как кадровый военный, я полагаю, что война — слишком серьёзная вещь для шуток.

Я заметил, что во время нашей беседы сержант Прокеш и команда механиков занимались своей работой, повернувшись к нам спиной, вместо того чтобы навострить уши, смакуя каждое слово и мотая на ус, чтобы вечером обсудить за ужином. Я почувствовал, что сцена, свидетелями которую они только что стали, их смутила.

Хотя они действовали по приказу, поменяв стволы двух пулеметов, но, несомненно, почувствовали, что стали сообщниками подлого мошенничества, им было стыдно за себя. Я прослужил в вооруженных силах более половины жизни и понял, что чувство чести ни в коем случае не является исключительной принадлежностью офицерских чинов.

Что касается меня, я побрел в столовую в подавленном состоянии. За все шестнадцать лет карьеры офицера благородного дома Австрии мой удел — служить под начальством редкостных болванов.

Но все это время я ни разу не встречал такой глупой тирании или просто некомпетентности, человека, который заведомо лгал или жонглировал другими офицерами или низшими чинами. Впервые до меня дошло, какое бедствие обрушилось на старую Австрию, когда жалкие существа вроде гауптмана Краличека пролезли на командные посты.

Проходя мимо канцелярии, я увидел Мейерхофера, спускающегося по ступеням. Я собирался поговорить с ним о своем недавнем разговоре с командиром. Но он заговорил первым.

— Нам только что позвонили из Вертойбы по поводу Шраффла и Ягудки. Они совершили аварийную посадку на поле поблизости.

— Как они?

— Ягудка погиб. Шраффл вроде невредим, но в глубоком нервном потрясении. Его везут на машине. Они прибудут сюда в любую минуту.

— Что произошло?

— Насколько я могу судить из разговора со Шраффлом, они потеряли контакт вами в облаках к востоку от Пальмановы, а несколько минут спустя увидели падающий аэроплан. Они посчитали, что это вы с Тоттом, поэтому дали полный газ, чтобы поскорее вернуться. Наверное, пересекли границу около Градиска-д’Изонцо приблизительно на высоте четырех тысяч метров, чтобы избежать зенитного огня — и одноместный "Ньюпор" свалился на них со стороны солнца. Первая же очередь попала в мотор, а пуля угодила в шею Ягудке. Они снизились где-то на тысячу метров. Из пробитого топливного бака все время лился бензин, потом Шраффлу удалось стащить Ягудку с места пилота и выровнять аэроплан. Бедняга был уже почти мертв — разорванная артерия, у Шраффла оставался единственный выход— сесть в поле с нашей стороны фронта. Чудо, что они не загорелись. Пропеллер крутился от ветра, и магнето, должно быть, искрило все время до посадки, добрых минут десять. В Вертойбе говорят, когда они добрались до места аварии, то нашли Шраффла на месте пилота, по щиколотку в луже бензина и уставившегося в пустоту. Довольно впечатляющий полет, даже по описанию: посадить заглохшую машину с умирающим пилотом в кабине, полной бензина. Хотя лучше уж он, чем я. Бедняге и так уже порядком досталось на войне, как ни крути. Его контузило взрывом снаряда на Саноке, а потом он еще и получил пулю в колено... Поговаривают, что он еще с тех пор был слегка не в себе.