Двуглавый орел

Остальные пассажиры заняли свои места, пилот вышел в переднюю часть салона, чтобы пожелать нам приятного путешествия — около сорока пяти минут, как он сказал, затем, словно фокусник, исчез за темно-зеленой шторкой, загораживающей проход в кабину экипажа. Стюардесса показала, как надевать спасательные жилеты (от этого Эдит вздрогнула и крепко закрыла глаза), потом, когда стюардесса заняла свое место в задней части салона, мы пристегнули ремни безопасности, а пилот запустил двигатели.

Я услышал потрескивание радио из кабины пилота, и через несколько минут на диспетчерской вышке мигнул свет, подав пилотам сигнал выруливать на бетонную взлетно-посадочную полосу: "Ausgerollt—beim Start" [1], как мы раньше говорили в австро-венгерской военной авиации.

На своем веку я повидал много всего удивительного и кошмарного. Но мало что мне кажется столь же захватывающим, как взлёт, даже сейчас я чувствую такой же восторг, как во время моего первого полёта на проволочно-бамбуковом "Голубе" несколько месяцев спустя после гибели "Титаника". Моя и без того давно ожидаемая смерть уже точно не за горами, но если перемещение из этого мира в другой похоже на взлет самолета, а я подозреваю, что это скорее всего так, то я бы нисколько против нее не возражал. Скорость нарастает, потом следует внезапный рывок, и воздух начинает жалить, а машина дрожит, пока поднимаются крылья; даже в самолёте с низкооборотным поршневым двигателем появляется чувство, будто тебя вдавливает в кресло; сердце замирает, когда шасси отрывается от земли. И всегда возникает неизменное беспокойство (уверяю, во времена моей молодости эта тревога была ненапрасной), что пилоту не хватит полосы для взлёта. Я был настолько этим поглощен, что чуть не забыл про сидящую через проход бледную и дрожащую жену.

Вскоре мы покинули аэродром в Истли и неуклонно поднимались в летнее небо, пилот сильнее обычного увеличил обороты двигателей (как мне показалось) из-за разрежённости уже разогретой атмосферы, но вел самолет настолько плавно и приятно, насколько только можно пожелать.

Я уселся, чтобы полюбоваться видом: внизу под нами виднелись дымоходы и портовые краны Саутгемптона; два трансатлантических лайнера в океанском терминале и сиренево-серый лайнер линии "Юнион-Кассл", заходящий в док; а дальше за портом – изрезанное побережье Портсмутской гавани, ее сверкающая серебряная гладь, усеянная кораблями. Каким бы печальным ни было положение дел в 1959 году, Британия в те времена все еще выглядела почти такой же великой военно-морской державой, как когда я впервые посетил это место более полувека назад.

Мы пролетели над Калшотской косой с ангарами для гидросамолетов и стоящими на приколе тральщиками и начали неспешно набирать высоту, чтобы миновать Нидлс и пролететь над Ла-Маншем. За пару минут мы проскользили над оконечностью острова Уайт и оказались над открытым морем, направляясь к Сент-Хелиеру. Прошло полчаса полетного времени.

Казалось, что Эдит немного успокоилась, так что я вновь погрузился в приятную задумчивость, убаюканный гулом двигателей и мягким завыванием ветра за бортом самолета. Мне было очень жаль, что полет не продлится долго.

Это блаженное, почти детское состояние удовольствия продолжалось еще где-то минут десять; пока я не начал замечать, глядя на нефтяной танкер вдалеке в сияющем море, что самолет стал слегка вилять из стороны в сторону, затем клевать носом вверх-вниз долгими, мягкими покачиваниями, как будто большое судно ныряет по волнам, набегающим от разыгрывающегося вдали шторма.

Я вновь взглянул в иллюминатор. Турбулентность? Точно нет: в последнее время стояла жаркая погода, но мы находились далеко от суши, да и утром, когда взлетали, дул лёгкий ветерок. Спустя пару минут тряски — такой слабой, что никто из пассажиров её не почувствовал— стюардесса отложила свой журнал и исчезла за занавеской, ведущей в кабину экипажа.

Когда она вышла, через минуту или чуть позже, я увидел на её лице улыбку, как у воспитательницы, которой у англичан принято внушать спокойствие, но на меня она подействовала так же, как если бы из-под двери повалил дым или с потолка начала бы капать вода.

Первое правило Прохазки, основанное на полувековом наблюдении за англичанами, состоит в том, что когда медсестра подходит к кушетке для осмотра и начинает вести отвлеченную беседу, то обычно это значит, что вам планируют сделать спинномозговую пункцию без анестезии.

— Итак, — весело спросила она, — надеюсь, все наслаждаются полётом?

Она говорила, как и все стюардессы в те дни, в манере школы Артура Дж. Рэнка [2]: с хорошей дикцией, образцом которой являлась ныне уже покойная актриса Джесси Мэттьюс, кажется, почти исчезнувшей в наши дни, наряду с классами по обучению красноречию и прениями в суде. Мы все согласились, что наслаждаемся полетом.

Я почувствовал, что мужчина передо мной немного занервничал, но остальные пассажиры не заметили ничего необычного, и я вместе с другими кивнул.