Двухгодичник. Сказки про Красную армию

Однако время было позднее, да к тому же советское, а значит, кафешки и рестораны всю ночь работать не собирались. Нам об этом дипломатично (или почти дипломатично) намекнули местные официанты. Поляки уже собираться стали, а Шурик не унимался. Он наверняка решил уйти с этого мероприятия с польской красавицей. Кто-то из ее окружения попытался Шурику что-то объяснить. Шурик же ему в ответ: «А ты це кто?» Тот сказал, что он муж понравившейся Шурику девицы, и вернул Шурику его же фразу: «А ты це кто?» Тут бы Шурику и успокоиться, но он выдал: «А я – це е… рь». Подкрепляя свои слова хуком в голову мнимого (а может и настоящего) мужа. Дальше весьма предсказуемое продолжение – драка. От нас трое. Я поначалу думал, что медик наш сплохует. И оказался неправ. Мой коллега по несчастью грудью своей впалой встал на защиту чести офицерского мундира. С другой стороны в бой поначалу вступила как минимум великолепная четверка польского легиона. Потом на их сторону подтянулись и местные официанты. Я так думаю, что их на это сподвигло отнюдь не то, что мы еще не расплатились за трапезу, а подлое бендеровское естество. Получается, что польские шляхтичи им оказались во сто крат милее офицеров своей великой Родины. Ничего удивительного, ведь Ровенщина, Тернопольщина и Львовщина – известные на тот (да и, наверное, на этот) момент рассадники оуновской и иже с ними зараз.

Силы были неравны. Настоящий кадровый офицер только один и два полунастоящих, а противостояла нам объединенная армия. Надо было отходить. Хорошо, что окна в той кафешке были от пола до потолка. Шурик, как истый полководец, сие заприметил, а затем и воспользовался. Полет пары стульев, звон осыпающихся стекол – и дорога к свободе открыта. Мы благополучно ретировались и без дальнейших приключений добрались до нашего временного пристанища – офицерского клуба. Никто нас не преследовал. Лишь немного жалко было Шурика: и в Ровно с бабами для него облом вышел.

Мое последнее 23 февраля в Советской армии

Надеюсь, все-таки последнее. Даже с учетом, что и армии такой да и государства самого уже нет. Все равно очень бы не хотелось, пусть даже и партизаном, праздновать этот гендерный праздник в чисто гендерном окружении. Да и здоровье уже не то, столько мне сейчас совершенно точно не выпить.

В том мохнатом теперича тысяча девятьсот девяностом году 23 февраля был хотя и праздничным, но еще рабочим днем. Для военных, правда, были исключения. Не знаю, как во всех остальных родах войск, а в нашей отдельной роте ПВО все офицеры и прапорщики, не задействованные в этот день в нарядах, отпускались восвояси.

Ну и что делать бравым защитникам Отечества в их профессиональный праздник?

Именно – отмечать. Отметили. Наверное, в хате у Игоря, что в пятнадцати метрах за оградой части. Потому что к центру нашего п. г. т. мы подошли уже шибко нетрезвые. Дед мой, Ульяныч, хотел еще от Вечного огня прикурить, спичек все никак найти не мог. Хорошо, другие наши военноотмечающие не дали свершиться святотатству. Тут же в центре мы все и расстались, но мой праздник на этом не закончился.

В тот день в местном книжном ожидались новые поступления русскоязычной литературы. Я в этом книжном вообще был, наверное, самым частым гостем и покупателем. По две, а то и три посылки с печатным словом ежемесячно на свою малую родину родителям отправлял. Вот и в тот день направил я свои не очень хорошо слушающиеся стопы в сторону книжного. К светочу знаний, так сказать. Купил томов несколько – и до хаты, такой же нетрезвой походкой. По дороге книги у меня периодически выскальзывали, я возвращался, подбирал их и опять к заветной цели – до дому, до хаты. А в тот год к концу февраля весна уже наступать стала, и на улицах грязюка черноземная разверзлась. Книжки, которые падали, в ней все замарались. Те, что в коленкоровых или глянцевых переплетах были – еще ничего, оттерлись потом, а вот одну, точно помню по названию, «Последний Лель», про поэтов есенинского окружения, так ее переплет из холста был. Вот она до сих пор в родительском книжном шкафу пылится с разводами грязевыми по обложке. Но ведь донес. Не бросил, как командир рацию. А вот чайник до плиты я в тот праздник донести уже не смог. Двадцать четвертого февраля я обнаружил себя полусидящим на кровати, в сапогах и галифе, в расстегнутой гимнастерке, с галстуком, зацепленным за погон. Одна из моих рук сжимала ручку чайника, стоящего на той же кровати, а вторая рука, скорее всего, безвольно свисала вдоль тела. Последним штрихом к этой не шибко привлекательной картине был погасший бычок «Подиля» (сигарет без фильтра), прилипший к моей нижней губе. Спасибо тебе, боже, за то что бережешь пьяниц. Двадцать четвертого февраля девяностого года была суббота (сейчас проверил), значит, на службу идти было не надо. Два выходных дня смогли привести меня в чувство к началу новой боевой недели. Так и закончился мой второй и последний военно-профессиональный праздник. И до дембеля мне оставалось чуть больше двух месяцев.