Двухголовая химера

Только сейчас пуэри обратил внимание на тех, кто бежал с ним бок о бок и снова ужаснулся: пекари, сжимающие в руках ухваты, в перепачканной мукой одежде, кожевники с искривлёнными скорняцкими ножами, плотники с молотками и топорами — все смешались в единую кровожадную стаю, жаждущую расплаты, обезумевшую, не способную остановиться. Людские лица мелькали перед глазами охотника, словно образы из кошмара: злобные оскалы сменялись панически раскрытыми глазами, заплаканные детские личики прятались в волосах женщин, особенно горячая молодёжь отталкивала в стороны стариков, неспособных выдержать такой давки, а потому падающих под ноги остальным. Кого-то успевали поднять, кого-то просто растаптывали, даже не заметив — люди в тот момент больше не были разумными существами, они превратились в неудержимое стихийное бедствие, разрушительное и безжалостное.

В горячке Рэн даже не заметил, как они преодолели длинный проспект и оказались на ещё одной площади, над которой острыми фигурными шпилями возвышался белокаменный собор. К всеобщему гвалту здесь добавился ещё один набор звуков — где-то за спинами стоящих впереди северян началась драка. И, судя по звону железа и воплям раненых, непростая.

Чтобы хоть что-то видеть, пуэри решил рискнуть и залез в седло, разом оказавшись выше всех окружающих. Он обнаружил, что вместе с товарищами находится почти в самом центре толчеи. С каждой из сторон виднелось столько светловолосых голов, что стало ясно — просто так отсюда не выбраться.

Стычка разгорелась в воротах железной ограды, коей был окружён собор. Среди обороняющихся было два десятка церковной стражи да полста монахов — лишь капля по сравнению с морем атаковавших собор горожан — но ворота оказались не слишком широкими, а потому защитникам пока удавалось удерживать разъярённую толпу в створках, хотя та постепенно вдавливала их внутрь. Защищать святое место вышли, похоже, все его обитатели, вплоть до самых молодых послушников, и всерьёз намеревались стоять до последнего, но вновь оглядевшись, пуэри решил про себя, что у них нет никаких шансов.

Падали горожане, попавшие под удар длинных алебард, один за другим умирали монахи, не защищенные доспехами, а потому уязвимые для незамысловатого оружия нападающих, да и стражи, стоило им подпустить толпу достаточно близко, исчезали в ней, где их ждала ещё более незавидная участь, чем быстрая смерть от удара в сердце…

«А в чём разница? — ошарашенно думал Рэн, глядя на побоище. — Неужели никому не приходит в голову, что воевать за мир — это бессмыслица?».

Он оглянулся: Энормис был единственным из них, кому рост позволял видеть происходящее, но оно словно его не интересовало: взгляд, несмотря на накалённую обстановку, спокойный, даже отсутствующий, движения холодные, точные — он просто ждал, когда всё закончится.

— Остановитесь! — раздался голос, резко выделяющийся на фоне остальных.

В дверях собора стоял северянин в скромной сутане, с пронзительным взглядом из-под густых бровей, тонким носом, не сочетающимся с массивным подбородком, крепкий, высокий, чем-то неуловимо отличающийся от других своих соотечественников.

— Хватит крови! — крикнул ещё раз Саркола, и драка тут же прекратилась.

Народ поутих, сверля злобными взглядами бывшего своего Мессию, и готов был вот-вот броситься на него и разорвать на куски.

Не мешкая, но и не торопясь, спокойным, уверенным шагом он сошёл с крыльца, отстраняя оставшихся в живых защитников плавными движениями и, сложив молитвенно руки у груди, остановился перед строем пришедших по его душу горожан.

— Вот он, демон, извращающий добрые души! — крикнул откуда-то сзади церковник, ещё недавно произносивший речь у подножия статуи. — Покайся в грехах своих! Проси прощения у Богов за свои чёрные помыслы и дела, и тогда смерть твоя будет милосердной!

— Я не стану каяться в том, что почитаю святым, — твёрдо ответил Саркола, не поднимая головы. — И не отрекусь от своей веры. Моя вера — это все, что у меня есть!

— Он не хочет каяться! — выкрикнул церковник, взобравшийся на какие-то ящики, и народ тут же злобно заворчал. «Еретик!», «Будь ты проклят!» — кричали люди, но стоящий пред ними северянин даже не шелохнулся.

— Готовьте костёр! — гаркнул недавний оратор, а теперь обвинитель и судия в одном лице.

Снова поднялся гам, рядом с Рэном, откуда ни возьмись, появились городские стражники, расталкивающие людей, чтобы освободить место, несколько горожан уже тащили вязанки хвороста и дрова.

К Сарколе тут же подскочили ещё двое стражников, бесцеремонно заломили тому руки и повели к расчищенной для костра площадке, другие их сослуживцы сторонили людей, давая дорогу позорной процессии.

Что-то обвинительное кричал позади разошедшийся церковник, но Рэн больше не слушал его, наблюдая за человеком, ведомым сквозь толпу людей, ещё недавно бывших его паствой. На него со всех сторон сыпались проклятия и оскорбления, летели камни, секущие лицо, но тот не издавал ни звука, смиренно терпя унижение.