Двухголовая химера

Немного подумав, его собеседники кивнули.

— О, люди, — сказал охотник, разочарованно вздохнув. — Какая долгая вас ожидает дорога.

— … сказало высшее существо, — усмехнулась чародейка.

— Сарказм? — удивился пуэри. — Но ведь очевидно, что вера — это дело каждого.

— Только не в мире людей. Здесь ты или соглашаешься со всем, что тебе скармливают, или имеешь своё мнение и бодрой походкой шагаешь на костёр.

— Это религиозное рабство, а не вера, — возразил Рэн. — Если у вас всё происходит так, как ты говоришь, это не значит, что так и должно быть.

— Ха-ха, Рэн! Не смеши! — воскликнула Архимагесса. — Даже если когда-нибудь перестанут сжигать за ересь, верующие всё равно будут смотреть на инакомыслящих со снисхождением, как на заблудших детей. Таковы люди! Я — прав, а те, кто не согласен — не правы.

— В том-то и есть ваша проблема, — глядя ей в глаза, сказал охотник, решивший на этот раз не сдаваться. — Вы не понимаете, что каждый имеет право на своё мнение, даже если говорите, будто вам всё равно. Если бы ваша Святая Церковь не боялась раскола, этого священника не стали бы сжигать. Каждый решил бы для себя сам, во что он верит.

— Да, тогда бы его просто прирезали, — хмыкнул Арджин. — Князю-то он по-прежнему мешал бы.

— Вот скажи нам, Рэн, каков образец религии? — снисходительно улыбаясь, сказала Стальная Леди. — Какова религия пуэри?

— У нас нет религии. — жёстко ответил Рэн и заметил тень досады, пробежавшую по лицу чародейки. — Нам не приходится приучать детей к мысли о существовании Творца. У нас нет учения для его познания, и уж тем более нет свода правил, которые он якобы нам завещал. Мы приходим к пониманию устройства мироздания сами, каждый в меру своих способностей. Потому что наши мысли свободны. Не скованны рамками идеологий. Мы не равняемся на чьё-то мнение, потому что от рождения имеем право на собственное.

— Как же уживались ваши учёные? — попыталась вывернуться Литесса.

— Учёные опираются на факты. Фактам можно научить. Вере — нельзя. Учения о вере — это насаждение чужого мнения. Это костыль для разума, не способного родить собственных представлений. У каждого индивидуума свой разум, понимаешь? Каждый уникален. И работает каждый разум по-своему. Люди заведомо не могут верить в точности в одно и то же. Поэтому у вас столько войн и разногласий. Вы не можете принять тот факт, что чужому мировоззрению тоже нужно место.

— Я считаю, что твоя голова не на том месте, и должна располагаться на заднице, к примеру, — сказал Арджин, внося свой вклад в обсуждение. — И потому хочу её оторвать и пришить туда, где мне нравится. Ты позволишь мне это сделать?

— Это другое, — покачал головой Рэн. — Это не подмена абстрактных понятий. Это покушение на жизнь. Не переходи границы здравого смысла, и ты поймёшь, что я прав.

— Ты был бы прав среди своих, — сверкнула глазами Литесса. — А здесь ты по-прежнему инакомыслящий, которого сожгут за идеи о свободе мысли.

— Скажи мне, — Рэн наклонился через стол, чтобы оказаться поближе к глазам чародейки, — стал бы Саркола, пожертвовавший собственной жизнью ради прекращения междоусобицы, благословивший свою паству перед самой смертью, несмотря на то, как она с ним обошлась, бросать в огонь инакомыслящего епископа, что выдвигал обвинение?

Чародейка, не моргая, смотрела ему в глаза и молчала.

— Ты знаешь ответ, — сказал пуэри, садясь на место. — Я — не просто инакомыслящий, и Саркола сегодня доказал мне это. И значит я — прав! Твой цинизм превратился в шаблон за долгие годы жизни, Литесса. Из-за него ты не видишь реального положения вещей. Вы способны к человечности, каждый из вас способен. Но в силу различных обстоятельств вы не пользуетесь ей. Не хотите пользоваться. Может быть именно потому, что привыкли, как ты, видеть лишь бездушие, а потому бьёте в ответ на удар, клин вышибаете клином, потому что так проще. Так что дело вовсе не в том, что вы — люди, а в том, что вы не хотите слушать других и признавать их право на собственное мнение. Хотя можете.

— Да, мы такие, много всего можем, но делаем только то, что считаем нужным, — просто ответил Арджин, чем несколько разрядил обстановку.

— Вот я и говорю, совершенствоваться вам и совершенствоваться, — улыбнулся Рэн, мысленно торжествуя победу в споре с непробиваемой Литессой.

Но, оказалось, радоваться было ещё рано.