Двуликий ангелочек

– Позвольте тогда другой вопрос, – продолжила я. – Могла ли Геля Сереброва совершить самоубийство, как вы считаете?

Косович, разглядывавший проплывавшую мимо нас в лодке компанию, повернулся ко мне и посмотрел на меня внимательно.

– Вы в отличие от ее матери хорошо себе представляете, что это была за женщина? – спросил он после небольшой паузы.

Меня, конечно, поразило то, что он назвал Гелю женщиной, все остальные, с кем я о ней говорила, называли ее как угодно, но только не женщиной.

Хотя Косович, наверное, был абсолютно прав, Геля была именно женщиной, причем давно сформировавшейся психологически, знающей цену себе и окружающим ее людям.

– Да, – сказала я. – Гелю я себе представляю очень хорошо.

– Тогда отвечу на ваш вопрос, – уверенно сказал Косович. – Ангелина Олеговна не способна была по доброй воле расстаться с жизнью. Это противоречит самой организации ее психики, типу ее психологической натуры.

– Вы подтвердили мнение, которое сложилось у меня самой, – сказала я. – Но я не совсем понимаю… Если у Гели не было особых проблем, почему же она была вашей пациенткой? Что или кто заставил ее прийти к вам?

– Видите ли, Оленька, – сказал Косович очень мягко, как ребенку, и в этом я уловила деликатное высокомерие. – Есть вещи, о которых я не вправе вам рассказывать. Есть тайна личности, которую я не вправе доверять никому, и должен буду унести ее с собой.

– Но ведь она умерла! – удивилась я. – О какой тайне вы говорите?

– Тайны продолжают жить, когда люди умирают, – сказал Рудольф Иванович. – Я не могу сказать вам почти ничего без разрешения родителей Ангелины Олеговны. Но даже с их разрешения я могу сказать вам лишь немногое.

– Почему? – спросила я.

– Потому что диагнозы, которые ставят психоаналитики, – сказал Косович, вновь уставившись на пруд и говоря как бы с самим собой, – в руках недобросовестного человека, особенно журналиста, традиционно склонного к фантазированию и мифотворчеству, способны нанести вред не только памяти умершей, но и оставшимся в живых ее близким, лечившему умершую врачу, наконец, авторитету самой профессии, к которой я себя отношу.

– Хорошо, – сказала я, не обидевшись на его слова о журналистах, поскольку поняла, что речь идет не столько обо мне, сколько о его принципах. – Я сейчас позвоню Ксении Давыдовне и после этого вы мне расскажете то, что сочтете возможным.

– Прошу вас, – сказал он. – Сделайте одолжение. Но звонить Ксении Давыдовне нет необходимости, я уже успел с ней поговорить. Вам придется позвонить Олегу Георгиевичу Сереброву.

– Кстати, – сказала я. – Не могли бы вы объяснить мне, почему у Олега Георгиевича сложилось столь нелестное мнение о вас и вашем профессионализме. Он упоминал что-то о том, что вы рассказываете его жене о нем какие-то ужасные вещи…

– Ну что вы, Оля! – воскликнул Косович. – Что же ужасного в том, что у Олега Георгиевича до сих пор остались некоторые проблемы, характерные для подросткового возраста! Не могу и не хочу говорить вам больше, но, если вы хотя бы пару раз открывали Фрейда, вы должны сами понять общую суть этих проблем. А если понимаете, то поймете также, что больше ни слова о нем я вам сказать не смогу.

«Вот в чем дело! – поняла я. – Подростковая инфантильность! Но по его отношениям с окружающими этого не скажешь. Впрочем, – вспомнила я, – инфантильность у юношей проявляется прежде всего в отношениях с женщинами. Да, пожалуй, больше он мне ничего не скажет».

– Я открывала Фрейда, Рудольф Иванович, и понимаю, что вы мне сейчас сказали, – сделала я все же попытку. – Не требуя от вас подробностей и диагнозов, хочу задать только один вопрос. Могли ли существовать у Олега Георгиевича какие-то проблемы, я имею в виду психологические проблемы, связанные с его дочерью, Гелей?

Косович смотрел на плавающие по пруду лодки и молчал. Я ждала минуту, не меньше. Он молчал. Я поняла, что он не ответит мне больше ни слова.

Достав свой сотовый телефон, я набрала номер офиса Сереброва.

– Я сразу понял, что ты мелкая интриганка, Бойкова! – заявил мне Серебров, едва я только изложила ему свою просьбу разрешить Косовичу сообщить мне некоторые подробности сеансов, которые он проводил с Гелей. – Предупреждаю тебя, – не стоит под меня копать, это занятие не безопасное для тебя. Можешь не только лишиться лицензии, но и вообще – статью получить… О Геле я тебе запрещаю узнавать у Косовича хоть что-то! Поняла меня? Достаточно того, что этот старый осел обо мне наговорил! И не доставай меня больше. Нам не о чем говорить.

Сигнал отбоя был словно плевок в мою сторону. Секунд тридцать я просидела, молча «утираясь». Запищал сотовый в кармане у Косовича, тот ответил, что-то выслушал и, положив телефон обратно в карман, развел руками.

– Я только что получил строжайший запрет Олега Георгиевича сообщать вам любые сведения о его дочери. Сожалею, но вынужден подчиниться его воле.