Двуликий ангелочек

Архив занимал не так уж много места, всего пару полок в самом конце длинной комнаты, рядом с чернильницами-непроливайками и стопкой пионерских галстуков. Все это хранилось Любовью Максимовной неизвестно зачем.

Наверное, она просто не могла расстаться с этими предметами, напоминающими ей другие времена, когда она была хозяйкой этого дома и жизнь ее была наполнена особым смыслом, которого сейчас у нее не стало.

Нужную папку Любовь Максимовна нашла быстро, она ориентировалась в своем архиве не хуже профессионального архивариуса.

– Ну, вот, переворошил тут все, – ворчала она. – Вот и пусти его поработать с архивом.

– О ком это вы? – спросила я.

– Да вот, милиционер этот ко мне повадился, – сморщилась недовольно старушка. – Говорит, нужно ему найти документы на каких-то парней, что в его районе безобразят, узнать, кто они да что они. Я не поняла, зачем ему это нужно. А как запретишь, – милиционер! Да пес с ним! Вот она Ангелиночка-то.

Любовь Максимовна раскрыла одну из папок и показала мне фотографию девочки. Я сразу узнала то же самое кроткое выражение на детском лице, которое видела на фотографии. Дело было тоненькое, какие-то справки, медицинская карточка и детские рисунки, вот, пожалуй и все, что там было.

– Ты меня извини, конечно, – сказала вдруг Любовь Максимовна, – но я тебе эти бумажки отдать не могу. Мало ли кому еще они понадобятся…

Что-то я услышала в ее голосе, что заставило меня насторожиться. Старушка явно от меня что-то скрывала.

– Да мне они и не нужны, собственно, я только хотела выяснить, что стало с ее матерью потом?

– А зачем тебе? – спросила вдруг Любовь Максимовна.

Я вздрогнула. «Она знает, где мать Гели сейчас, – решила я. – Иначе бы она не задала мне этот вопрос».

– Так ведь убили девочку! – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал растерянно. – Я должна найти того, кто это сделал.

– Ну, коли так, я тебе вот что скажу. – Любовь Максимовна понизила голос и стала похожа на заговорщицу. – Если б Ангелиночка жива была, нипочем бы тебе не открыла, кто ее на свет родил. Не достойна эта женщина ребенка иметь! Умерла бы сама, а не дала бы ей дочь свою разыскать… Приходила она ко мне.

– Кто? – вырвалось у меня. – Мать Гели?

– Не мать она ей! – повысила голос Любовь Максимовна. – Она ее только на свет произвела, как кукушка, а матерью я ей была. Потому что любила ее. Как и других любила. Всех своих деточек любила. Всем им матерью была. И если отдавала их в чужие руки, то никто не знает, как у меня потом за них душа болела, и до сих пор болит!.. А эта… Кукушка! Приходила. В ногах у меня валялась, просила сказать, где Ангелиночка, деньги предлагала. Много, я и не запомнила даже сколько. Да зачем мне деньги-то? Я Ангелиночку не предам. Эта кукушка даже не знала, как назвать своего ребенка, которого искать пришла, имя у меня спрашивала. А ты говоришь – мать!

– Она предлагала вам много денег? – спросила я. – Значит, богатая?

– Куда там богатая! – презрительно воскликнула Любовь Максимовна. – Выше бери. Миллионерша! И живет где-то за океаном. Вот я и рассудила: от своего ребенка отказалась в молодости, теперь пожалела об этом, локти кусает, да на старости не купишь его любовь-то. Помучайся-ка, как она без матери родной мучалась.

– Она вам адрес свой оставила? – не выдержала я.

Любовь Максимовна вновь подозрительно на меня посмотрела.

– Ну смотри, сыщица! – сказала она наконец. – Скажешь матери, где могилка ее дочери, грех на душу возьмешь. Не должны такие женщины своих брошенных детей находить. Даже после смерти. Гулять ей хотелось? Вот пусть теперь и гуляет, пока ее черт к себе не заберет! Вот, оставила она мне тут бумажку.

И Любовь Максимовна протянула мне глянцевую визитную карточку, лежавшую в деле и которую я сразу не заметила.

«Штирнер-Дроздова Елена Анатольевна, – прочитала я. – Сеть ресторанов «Берт» в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Рестораны «У Елены» в Москве, Санкт-Петербурге и Тарасове. Телефон 21-22-76».