Двуликий ангелочек

– Ох, Оля, прекрати наконец сбивать нас на путь сомнений и блужданий! – сказал Сергей Иванович. – Я уверен, что у нас и без того будет масса поводов засомневаться в успехе нашего предприятия. Но надо же в конце концов понять, что тут изображено… Давайте так. Каждый из нас сейчас внимательно посмотрит на картину в течение пяти минут и скажет, что он в ней увидел необычного… Вернее, не необычного, а то мы начнем перечислять все несуразности изображения. Будем рассуждать так. Если это просто портрет или жанровая сценка – что весьма сомнительно, – то у картины есть хоть какая-то, но композиция. Давайте будем перечислять то, что в эту композицию не укладывается. Но сначала – внимательно смотрим.

Мы уставились на картину.

Могу вас заверить, что пять минут сосредоточенного разглядывания – огромный срок. Я за минуту уловила все детали на картине и ужаснулась, взглянув на часы, – еще четыре минуты смотреть столь же внимательно на то, что мне казалось предельно ясным! Просто ужас какой-то! Мне представлялось это совершенно бессмысленным занятием, а для меня, при моем характере, нет ничего ужаснее, чем сидеть без дела и убивать время. Я измучалась за эти долгие четыре минуты.

Но зато я вдруг поняла, что Сергей Иванович, который всегда держался прежде в тени и никогда не вступал со мной в борьбу за лидерство в редакции, со вчерашнего дня развил весьма примечательную активность и вышел в лидеры в нашем «кладоискательском» коллективе. Возможно, это связано с моим откровенным скептицизмом по отношению к самой цели нашего необычного предприятия, но уж слишком сомнительной она мне кажется.

«Ну что ж! – решила я. – Я готова на время предоставить вам место капитана, Сергей Иванович. Если, конечно, у вас все получится и вы не посадите корабль на первую же мель».

– Итак! – объявил Кряжимский. – Время прошло. Кто первый? Я думаю, предоставим слово женщине. Давай, Оля!

«Ишь ты, раскомандовался! – отметила я. – Сам уже не замечает, что слишком откровенно это у него получается. Да и хитрит явно. Мне первой предлагает высказаться, чтобы последнее слово за собой оставить. Как и полагается капитану. Пожалуйста, Сергей Иванович, пожалуйста! Только смотрите не споткнитесь…»

– Спасибо за возможность снять все, так сказать, пенки, – сказала я, собираясь разыграть небольшой спектакль. – Прежде всего я хочу сказать о том, чего в картине не хватает. Чем дольше я на нее смотрела, тем острее ощущала уровень развития человека, который ее рисовал. И в связи с этим мне кажется, что очень органично здесь в правом верхнем углу смотрелось бы нарисованное яркой желтой краской солнышко, а от него длинные желтые лучи, проникающие во все уголки изображения… Вот так.

– Ну и… – сказал Кряжимский.

– Что – ну и? – спросила я.

– Все? – удивился он.

– Да, – невинно пожала я плечами. – Все остальное, пожалуй, на месте…

Кряжимский покрутил головой и вздохнул. Наверное, понял, что номер его не прошел и что мной манипулировать не стоит, лучше со мной сотрудничать, а не бороться за лидерство.

– Ладно, Оля, ладно, – сказал он. – Послушаем тебя напоследок. Тогда я выскажусь, раз уж я придумал такой регламент… Прежде всего обращает на себя внимание очень странный орнамент, обведенный в рамочку. Он здесь, как говорится, вообще ни к селу ни к городу. Я думаю, что рамочка сделана не для красоты. Это скорее всего – изображение листа бумаги, видите, вот четыре угла, и форма у нее очень близка к прямоугольной.

– Похоже в общем-то, – согласился Ромка. – Только криво очень.

– Я понял так, что художник, который рисовал это произведение, впрочем, «художник» несколько режет мой слух в данном случае, буду называть его – автор. Так вот автор был несколько стеснен композицией, которую он избрал для своего творения. У него просто осталось много места, и он опасался, что если он нарисует сначала лист бумаги, который держит сидящий человек, то то, что он собирался уместить на этом листе, просто не поместится. Поэтому он сделал наоборот: сначала нарисовал изображение на листе, а потом уже и сам лист. Поэтому он и получился у него несколько кривоватый.

– Хм, несколько! – хмыкнул Ромка.

– Не придирайся, Роман, – возразил Сергей Иванович. – Что-то подсказывает мне, что кисть для автора была очень непривычным орудием труда. Его руки, на мой взгляд, привыкли к гораздо более увесистым предметам, топору, например, или дубине.

– Сергей Иванович, – возразила я, – не надо навязывать нам ничем не подтвержденных выводов.

– Замечание принимается, Оленька, – кивнул Сергей Иванович, – хотя я и мог бы привести в пользу своего мнения тот аргумент, что линии на картине выведены как-то неуверенно, словно рука автора часто дрожала. Но я, конечно, понимаю, что это наблюдение нельзя в полном смысле слова считать аргументом, так как могут быть и другие объяснения дрожащим рукам.

– Похмелье, например! – сказал Ромка.

Кряжимский строго посмотрел на него поверх очков и, вздохнув, сказал: