Двужильная Россия

Машины все еще стояли на черном большаке, перед тонким бревенчатым мостком. Я решил не дожидаться, пока они выкарабкаются из грязи, и двинулся дальше пешком. Еще восемь километров по грязи. В Суковкине мне повезло: на Касторную как раз отходили два паровоза. Я уселся в прицепленный сзади вагон и через полчаса сошел в Ново-Касторной. Еще два километра до сахарного завода, оттуда двенадцать до Семеновки.

У коменданта гарнизона я узнал, что финчасть нашей армии находится километрах в шести-восьми отсюда, притом совсем в другой стороне. Нечего делать, опять месил грязь, фронтовой бродяга.

Километра три удалось проехать на подводе. Тут снова заволокло небо, начал стегать косой, с ветром и градом, леденящий дождь. Добрался до совхоза, весь мокрый забежал я в ближайшую хатку и переждал, пока проглянет солнце, стихнет ливень. Хозяйка рассказывала о немцах, падчерица ее толкла в деревянной дикарской ступе просо, пришедшие мальчишки в серых немецких мундирах с увлечением вспоминали бой, который видели. Разбитной мальчуган с ямками на щеках, смеясь, говорил:

– Едут немцы на подводе, нахлестывают почем зря. «Рус солдат – ком, германский солдат – трай-трай-трай». Так и говорили. Будь автомат или пулемет – всех бы тут скосил!

Последние восемь километров до Семеновки удалось сделать на машине, идущей как раз в политотдел. Отдел наград находился в стороне от Семеновки. И от этого намерения я отказался.

Солнце висело совсем над горизонтом, когда я добрался до дому. Писем от мамы и Берты не было. Целый месяц!

Когда я вошел к Губареву, Москвитин шутя скомандовал:

– Встать!

Мне сообщили, что получили приказ о награждении и даже медаль. Хорош бы я был, если б отправился в отдел наград! Тут же выяснил, что в Семеновке, под боком, организовано отделение финчасти.

Все дивизии, вошедшие было в нашу армию, уходят от нас. 53-й дают новые укомплектованные части.

Сегодня, в День печати, получил медаль «За боевые заслуги». После обеда мы построились перед каменной школой – ныне там наша типография. Я, как всегда, правофланговый. Военачальник прочел перед строем выписку из приказа о награждении меня и Бахшиева. Нам вручили по коробочке с медалями.

Кажется, на днях будут награждены Губарев и Смирнов. По случаю Дня печати Цитрон угощал нас праздничным обедом: суп из гороховых концентратов, селедка с картофельным пюре и тушеная капуста с мясом. Лихорадочные поиски самогона ни к чему не привели.

7 мая

Получил извещение, что сборничек, который должен был выпустить СЗФ, – забракован ГлавПУРом. Мотивировка – газетность, поверхностность и отсутствие бумаги. Основное, конечно, последнее.

Кульбакин включил сюда три очерка: о Зите Ганиевой, о Хандогине и о Соне Кулешовой.

Итак, и здесь неудача.

Поверхностность?.. Можно подумать, фронтовые издательства печатают только Чехова и Мопассана. Сколько бездарной белиберды было выпущено в 41-м и 42-м годах. Очевидно, теперь спохватились. Мне везет: всегда попадаю не в точку! Оргвыводы: то, что я написал и напечатал за эти два года, утильсырье. Кое-что годно для перепечатки. Но нужно писать заново и по-настоящему.

Из случайно попавших сюда номеров «Литературы и искусства» узнал о творческом совещании в ССП. Обычное словоблудие. Собрались окопавшиеся в тылу литературные охотники за пайками и всласть потрепались. О нас, фронтовых чернорабочих, вскользь упомянул один Эренбург.

И все же нечем хвастать нашей литературе. И все же настоящие книги о войне будут написаны потом. То, что сейчас появилось – «Радуга» Василевской, «Народ бессмертен» Гроссмана, «Фронт» Корнейчука и др., – все это полуфабрикат, однодневки, сырое. Но иначе и не может быть!

8 мая

Тунис и Безерта взяты союзниками. С Северной Африкой покончено. На очереди Италия. Кажется, второй фронт становится реальной вещью.

Все еще бездельничаем, хотя газета и выходит. Прежние дивизии ушли, новые еще не пришли. Фронт от нас в двухстах километрах.

И все-таки летом здесь будут страшные битвы. Может быть, судьба войны решится именно в этих степях.

Вернулись Зингерман и, чего никто не ожидал, Эпштейн. Оказывается, не мог устроиться на новом месте: Дедюхин уехал в Среднюю Азию и вернется только в июне. Прокофьев получил новое назначение, очевидно, редактором армейской газеты. Хорошо бы работать у него!

Эпштейн, поздравляя меня с наградой, расцеловался со мной. Как ни странно, Карлов и его представил к медали. Что случилось с военачальником? Губарев и Смирнов – кандидаты на Красную Звезду. Относительно всех этих наград вопрос как будто решен. Вся наша редакция скоро будет в орденах и медалях.

Один только Цитрон черней тучи: ему отказали в награде. Впрочем, этот мелкий жулик нашел утешение в новой, выписанной им из Москвы секретарше. Молоденькая девушка, довольно смазливая. Живет вместе с ним в одной избе, вполне открыто. Числится красноармейцем.

Эпштейн, будучи в Москве, вращался в журналистских, литературных и театральных кругах. Интересно рассказывает. Москва о войне и не думает. Все устроились более или менее хорошо, заняты пайками, имеют литерные столовые. Мышиная суета.