Дыханье Неба. Сказки

– Там у дороги есть рытвина, наполненная водой. Она тоже вся сияет и переливается!

Рытвина переливалась от бензиновых разводов – в ней недавно забуксовала машина.

– Нужно быть современной, – учила она. – Сегодня, если в тебе одна вода, ты уже никому не неинтересна.

– Она тоже не похожа на море! – сказал ручеёк.

Он вновь побежал навстречу южному ветру, напевая:

– Море – как на небо! И, как облака, в нём плывёт лёгкая белая пена.

– Там впереди сточная канава, по ней чего только не плывёт! – подсказали ему.

Канава собирала всё подряд: прошлогодние листья, сосновые иголки, клочок газеты.

– А что принес ты? – спросила она. – Бери пример с меня, вон сколько я накопила добра!

Ручеёк подхватил обгоревшую спичку, но она вертелась, цеплялась за камешки и прошлогоднюю траву, мешая мечтать о море. Бросив её, он поспешил выбраться из города.

На вольном просторе было куда интереснее. Здесь яснее различались голоса птиц и дуновение ветра, а встречные ручьи были чище и веселей.

Маленький родничок присоединился к нему, но скоро стал отставать.

– А есть ли оно – море? – запыхавшись, спросил он.

– Конечно! Мне рассказал о нём скворец.

– Кто же верит скворцу, поющему с чужого голоса?! – удивился родничок и, скатившись с пригорка, разлился в низинке.

А ручеёк пустился дальше. Он бежал без устали.

– Вот стану большим и сильным, тогда можно будет передохнуть, – успокаивал он себя.

Скоро дорожка круто пошла вниз – впереди показалось лесное озеро. Оно было гораздо больше любой лужи, а берега терялись в зарослях прошлогодних камышей и осоки. Но оно тоже не походило на море – оно было мутным, безжизненным.

И ручеёк пробежал мимо.

– Даже если ты большой и сильный, всё равно нельзя останавливаться, – думал он, – иначе вода в тебе может испортиться, и ты превратишься в обычное болото.

Он бежал днём и ночью, набираясь сил от тающих снегов и первых весенних дождей. Он становился всё сильней, всё уверенней в себе.

И наконец, перед ним открылся широкий водный простор. Это была река. Она свободно прокладывала себе дорогу, бурлила, пенилась, увлекая за собой встречные ручьи и небольшие речушки.

– К морю! К морю! – шумели речные струи. И ручеёк с радостью слился с ними.

Мир разом вырос, расширился. Прежде его берегами были мелкие камушки и травинки, а теперь – горы и деревья. По утрам берега скрывались в тумане, и казалось, река вливается прямо в небо…

Здесь всё говорили о море.

– К морю! – гудел влажный ветер.

– К морю! – кричали чайки.

По воде плыл большой белый теплоход, играла музыка, нарядные люди смеялись и говорили:

– К морю! К морю!

И чувствовалось, что море уже близко.

Как червяк на небо ползал

У дождевого червяка нет ни рук, ни ног – движется он весь, всем телом. Видит и слышит он тоже весь. И чувствует весь. Поэтому, влюбившись, он влюбился весь – всей кожей и всеми внутренностями. Случилось это так…

Жил он себе в земле, богатой жирным перегноем, пил дождевую воду, ел стены, пол и потолок собственного дома. Причём, чем больше ел, тем просторней и удобней становилось его жилище.

В общем, жизнью он был вполне доволен и на поверхности показывался редко – чтобы полакомиться свежесопревшим листочком. Или после обильного дождя, когда все его подземные переходы затопляло водой.

Как-то раз, выглянув из норы, он заметил гусеницу. Она покачивалась на молодом листе смородины и томно смотрела куда-то вверх. Червяк прополз мимо, но тут же вернулся. Забрался под землю, но и там не нашёл себе места.

Можно было сказать, что он потерял голову, если бы у него была голова. Скорее, в нём завелась червоточина – хотелось растянуться во всю длину и предаться мечтам, что не престало порядочному червяку.

Спасение от грёз было одно – жениться.

– Выходи за меня, – решительно предложил червяк.

Красотка бросила сверху недоумённый взгляд.

– Замуж? За червяка?! Об этом ли я мечтаю?! Я мечтаю о небе!

– Небо – это та дыра, в которую проваливаются бездомные птицы, жуки и мухи? – уточнил червяк.

– Ах, небо! – пролепетала она. – Сколько там простора и света!

– Но там негде жить! А у меня под землёй собственный дом с длинными коридорами и удобными комнатами.

– Не хочу под землю, – заупрямилась гусеница.

В этот момент мимо пролетел большой чёрный грач. Червяк спешно скрылся в норе и принялся грызть землю. Он всегда грыз землю, когда задумывался. Ему было непонятно, чем зыбкий непрочный свет лучше его устойчивой надёжной тьмы.

Мир для червяка делился на две части: одна подземная – где темно днём и ночью, другая надземная – где темно только ночью. Таким образом, даже безголовый мог бы подсчитать, что тьмы в мире ровно в три раза больше, чем света. Поэтому к той малости, которую занимал свет, червяк относился снисходительно – как к чему-то временному, не стоящему внимания.

Но с тех пор, как он увидел гусеницу, ему уже не сиделось в тёмной норе. Он всё чаще выползал наружу: то без толку лежал под кустом, то ползал мимо него взад и вперёд, то сворачивался колечком, то делал стойку на хвосте, изгибаясь вопросом.