Дыханье ровного огня

— Всё у тебя, ма, чудеса! Ну а я всё думаю — ну откуда у Андрея такие деньги, что он квартиру смог купить? За такое короткое время? И молчит ведь, не говорит ничего!

— А тебе надо, чтобы тебе всё доложили? Так мол и так, товарищ генерал! И, главное, чтобы невестка к тебе с докладами бегала. Ревнуешь ведь, ревнуешь, матушка, что сын твой — взрослый уже. И другой у него теперь командир.

— А хоть бы и так...

— А я думаю, что тебе надо успокоиться. Между прочим, Андрея твоего... его кто воспитывал?

— Я... Я его воспитывала, мама, я! Как могла, так и воспитывала! — Антонина — чуть не всхлипнула.

— Небось учила его — честно поступать, по совести всё делать?

— А ты откуда знаешь?

— Догадалась, — ответила баба Шура. И они обе улыбнулись.

Бабушка Шура посидела молча, и добавила:

— Учила — так доверяй ему! Как учила — так он и сделает! Не сделает сейчас — сделает позже. Ты-то, сама, всё делала сразу, и правильно? Или нет?

— Нет, мама, нет... Ты же знаешь... все мои тайны. Да нет, не все... кое-чего — и ты не знаешь...

— Ну, вот. Поняла, о чём я говорю?

— Понять-то поняла. А сердце болит.

— Болит, конечно. И у меня болит. Не смиряется оно, сердце-то. Не смиряется, всё по-своему сделать хочет...

— Да, мама…

— А ты молись о них, Тоня. Молись о них обо всех, как можешь.

— Да я и не верующая-то... Ты же знаешь, какие мы верующие. Кулич на Пасху, вот и вся вера.

— Так-то оно так. Я вот... на старости лет... как будто глаза у меня открылись... Между прочим — Пашка мне помогает. И сам он верит. Хорошо, правильно верит.

— Откуда это у него?

— А ты не догадываешься, откуда... Мне теперь только одно удивительно — как это мы с тобой... за столько лет, и главного не поняли... Как это мы смогли всё забыть? И про отца моего — забыли...

— Мы жили, как все, — сказала Антонина.

Бабушка прикрыла глаза. Казалось, что она прислушивается к чему-то очень важному. Там, внутри себя...

— Да, как все... стадный инстинкт, или глубокие убеждения? Поди теперь, разберись... А может, просто нежелание, или неумение думать?

— Это ты-то не думала, ма? Ты и меня всегда так учила — думать, взвешивать слова и поступки, и поступать честно. Разве не помнишь? Такими вот словами — и говорила.

—           Помню, Тоня. Но сейчас... как будто заслон убрали от моих глаз...

Бабушка Шура легонько погладила руку дочери.

— Молись, Тоня, — сказала она, помолчав. — Вот умру я — кто же будет за них, за всех, молиться? Только ты.

— Мам, ты не умрёшь!

— Не надо, Тоня. Куда я денусь! Но я поживу ещё немного, поживу. А ты молись за Андрея, и за Дашку, но главное — за Елизавету молись! И как начнёшь за невестку молиться, как за сына — станет она тебе, как дочь. И не будешь ты ревновать тогда.

Потому что — какая же мать... дочери не любит...

ГЛАВА 10

— Дашка прыгала на диване, Тоня доваривала борщ и дожаривала курицу, а Андрей заглянул к бабушке. Он привёз Дашку на

своей машине. На подержанной, но хорошей иномарке.

—           Бабуля? Как ты?

Лицо его продолжало расплываться в улыбке, но глаза... Он не видел бабушки месяца два. По его глазам бабе Шуре было совершенно понятно, как она теперь выглядит. Остальным изменения не были так заметны, ведь они видели бабушку каждый день.

—           Хорошо, Андрюша, я — хорошо. А ты как?

Андрей был хорош собой. Не был он широк, как Васька, не был и утончён, как Паша. Всё было в нём — в меру. И костюм был у него — не дешёвый, и галстук был — в тон. Андрей закончил институт, и уже на последнем курсе начал работать в конторе одндй из ведущих нефтяных компаний.

Как он туда попал — до сих пор остаётся загадкой. Просто пришёл, и его взяли на испытательный срок. И он выдержал этот срок.

Проще говоря, Андрей оказался в нужное время и в нужном месте.

— Ба, я — прекрасно.

— Как там ваша новостройка?

— Уже отделочные работы начались.

Тут в бабушкину комнатку зашла Антонина. Нет, не успокоилась она. Глаза её устремлены были на старшего сына. И красивое его лицо, и дорогой костюм, и галстук — ранили сердце Антонины, так глубоко, что она держала руки у груди.

Чтобы сердце не выскочило, наверное.

—           Андрюха, это всё хорошо, — сказала Антонина, но ты мне тут перед бабушкой...ты мне скажи, как на духу! Андрюха, ты не воруешь?

Андрей обнял мать за плечи.

—           Эх, ма! Шакал я, шакал... Всё ворую, ворую... видишь, на стрёме тут стою...

Антонина сначала не поняла. А потом слова Василия Алибабаевича дошли до неё, и она опустилась на стул.

— Ах ты... Ах ты, редиска... нехороший ты человек! Да я тебя сейчас... Да я тебя сейчас выпорю!

— Пори! Пори меня, мама, пори!

— Да ладно вам! — сказала баба Шура. — Можешь его выпороть, Тоня, только не в моей комнате. Я всегда была противником телесных наказаний.

— А кто давал мне подзатыльники? — Антонина упёрла руки в бока и грозно посмотрела на мать.

— Ишь ты, вспомнила! — сказала баба Шура. — Я тогда молодая была, глупая...

— Ладно, прощаю, — сказала Антонина. — Прощаю обоих, и иду курицу вынимать.

— Как же всё-таки у тебя там с этим делом? С воровством? — спросила Андрея бабушка Шура, когда за Антониной закрылась дверь.