Дыханье ровного огня

—           Спортсмены тоже приглашаются, — Андрей посмотрел в сторону Васьки. — Там как раз для них работа по интеллекту.

—           Ну, пошли, поработаем! — отозвался Васька. — Интеллектом — так интеллектом.

В багажнике лежал компьютер. Пашка — прыгал от радости.

— Такой дорогой подарок, сынок! — сказала Андрею Антонина.

— Ма, это мой компьютер, старый. Хотя он — совсем не плохой. Я себе купил уже новый, нового поколения, и монитор другой. Так что — не переживай.

—           Храни тебя Бог, Андрюша, — сказала Антонина. — Храни тебя Бог.

ГЛАВА 12

—           Бабушка, а ты чего... такая? — Дашка гладила своей ручкой сморщенную кожу на руке бабушки Шуры.

— Какая, Дашенька?

— Такая...

— Да я просто старая, Дашенька, — и бабушка Шура погладила Дашку по головке. Смешные хвостики, цветные заколочки...

— А баба Тоня какая?  —  продолжала Дашка.

— А баба Тоня — молодая.

— А...

Дашка сползла со стула, походила по бабушкиной комнатке, и снова спросила:

— Бабушка, а ты что делаешь?

— Книгу читаю.

— А я тоже умею читать. Я беру книжку и картинки читаю. А почему твои книжки — без картинок? Они же не интересные, да?

— Нет, интересные. Там просто — про всё написано буквами.

— А я тоже знаю букву одну. «О» — букву, кружочек такой. Вот такой.

Дашка сложила губы трубочкой, и пропела:

— О-о-о... Только одну букву — не интересно знать. — сказала она.

— Это точно, — ответила Дашке бабушка. — Всё, что ты знаешь не до конца, и всё, что ты не смог сделать — до конца, может мучить тебя, и томить твой дух.

— Что?

Дашка на минутку притихла. Вероятно, обдумывала сказанное бабушкой.

— А... А я рисовать хочу, — Дашка дёрнула бабушку за рукав. — Ты мне дашь бумагу и ручку? Ты мне дашь?

— Дам.

И бабушка Шура достала лист бумаги, и ручку, с синей пастой.

— Залезай сюда, на стул. Что ты будешь рисовать?

— Я буду рисовать что-то большое. Такое... большое-большое... Вот такое...

И ручка в руках маленькой Дашки заскользила по листу бумаги, оставляя на нём след чего-то большого и, несомненно, очень хорошего.

— Вот оно, пришло, — сказала Дашка.

— Какое оно большое! — всплеснула руками бабушка.

— Вот такое! — и Дашка развела ручонки в стороны.

— Нет, вот такое! — и бабушка развела в стороны свои руки.

— Нет, оно такое-притакое! — и Дашка снова сползла со стула, и побежала в конец комнаты, чтобы показать, какое оно.

— Вот такое! — с видом победителя сказала она.

И тогда бабушка сказала ей в ответ:

—           Да!

ГЛАВА 13

Дашку, наконец, уложили спать. С песнями, сказками и уговорами.

Тоня вышла на кухню, где курил Василий Андреевич.

—           Всё дымишь? — для порядка спросила Тоня.

Муж не отреагировал.

— Ну что, уложила? — спросил он.

— Уложила. Ну и нервная она! Всё дёргается, всё места себе не найдёт. За руки хватает, не пускает от себя... Андрей такой не был.

— Ну да, как всегда. Всё плохое — от невестки. А ты вспомни, какой Пашка был.

— Ну, Пашка же вообще... у него было двойное обвитие пуповиной! У него — кис дородное голодание в родах было, поэтому он такой беспокойный был.

— Ну да, как у наших — так кислородное голодание, а как у других —- то разбаловали.

— Да ну тебя!

— Не нукай! Не запрягла ещё.

— Да ладно, Вася. Ты-то вот... стоишь себе... куришь. А я — уже с ног валюсь. Сил нет.

— Ну да, свободный. Как муха в чемодане, так и я. Свободный... скажешь, тоже... Давай лучше — чаю-то выпьем.

—           Давай.

Тоня зазвенела чашками, и вздохнула:

— Вот так и останемся скоро... Ты да я. Разлетятся наши орлы... Вдвоём бы остаться. Чтобы было, кому стакан воды принести.

— Что ты всё про этот стакан! — Василий Андреич загасил окурок в пепельнице.

— Да, хотела я тебе сказать... Мать-то совсем уже плоха... Я ей меняла повязки-то... так там такое воспаление вокруг кишки... И живот внизу — твёрдый, как камень.

У неё, наверное, опухоль разрастается. Я не могу представить, как ей больно...

— Да, мать у тебя — кремень. И ведь не жалуется!

— Не жалуется. И ест — совсем мало. Всё пюре, да всякую кашку жидкую. Да пьёт, — Тоня готова была заплакать.

— Тоня, ну не надо... Ты же знаешь всё, и она знает. И она готовится! Она ведь молится, Тоня.

— Да... Это же надо так — перед смертью стать верующей. Как будто Бог ей время на; это дал. И нас она зовёт, чтобы мы тоже поверили.

— Да как нам поверить во что-то ещё, на старости-то лет. Мы — уже верили один раз.

Василий Андреевич сокрушённо махнул рукой.

—           Мы всю жизнь — в светлое будущее человечества верили. В коммунизм. А теперь вот — раз, и развалилось светлое будущее. Теперь, оказывается, капитализм, и снова — каждый за себя. А вот за всех — некому. Никого нет, чтобы за всех...

— А за всех — только Бог, — сказала Тоня. — Да так далеко до него...

— Я всё равно — понять не могу. Получается, что и Бога-то мы недостойны, так как мы все — в грехах своих сидим, по самые уши. Завязли, и вылезти не можем. Эх, хотел бы я разобраться в этом, да не получается у меня...

Василий Андреевич поставил пустую чашку на стол.

— Пусто у меня в голове, как вот в этой чашке, Тоня. — сказал он.