С немалым усилием оторвав взгляд от самой страшной части отражения, я принялся внимательно рассматривать свое лицо. Чуть сдвинувшиеся скулы, чуть удлинившееся надбровные дуги, чуть сплюснувшийся нос, чуть более пушистая, точно соревнующаяся в насыщенности цвета с глазами, шерсть - каждое изменение по отдельности было едва заметно, но вместе они образовывали совершенно иную, непривычную картину. Из воды на меня смотрел незнакомец, и требовались все мои силы, все вновь обретенное спокойствие, чтобы понять и принять простую истину: этот незнакомец отныне - я сам. И каждый раз, когда я взгляну в зеркало, на свое отражение - я увижу вот это лицо.
За моей спиной негромко кашлянули. Я резко развернулся, едва не свалившись со скалы вниз: опять, в который раз им удалось застать меня врасплох!
- Я говорил им, что ты займешься этим в первую очередь! - Месстр кивнул в сторону воды, потом посмотрел на меня. Спокойно посмотрел, надо признать. - Тебя ждут.
Я спрыгнул на песок.
- Мне интересно, если бы я не направился к Храму...
- Тогда бы мы пришли к тебе. Не сегодня. И не завтра. Но пришли бы.
- И тебя не волнует...
- Ты уже задавал этот вопрос ночью! - оборвал меня Месстр. - Ты думаешь, у меня будет другой ответ?
- Тебя не было ночью здесь.
- А что еще ты мог спрашивать? Идем!
Я проглотил просящуюся на язык колкость: сейчас я готов был допустить, что меня пытаются намеренно вывести из себя. То ли в рамках обычной практики прислужников Дома Спокойствия, то ли по какой-нибудь иной причине. Так что, с обменом язвительными репликами я решил повременить.
И, кроме того, язвить в спину невозмутимо идущего Месстра отчего-то показалось не самой лучшей идеей.
Шли мы недолго. Островок действительно был совсем крохотным: чтобы выйти к противоположному берегу нам потребовалось не больше пятнадцати минут. Месстр больше ничего не сказал, даже ни разу не обернулся, а я не очень стремился разговорить его. Что-то подсказывало мне, что главный разговор у меня впереди.
Как я и предполагал, корабль опустился именно здесь: он покачивался на волнах в двадцати метрах от берега, на котором весело гудел костер. Раза в три-четыре больше Сункх'ха, он в то же время не производил впечатления обманчивой неуклюжести, как крейсер. Казалось, корабль наполнен ожиданием полета, стремительного прыжка в небо, к бесконечности, свободе космоса. Я восхищенно прищелкнул языком: кто бы ни проектировал корабль, он вложил в свое творение частицу души.
Спустившись со склона к костру, я без особого удивления увидел там Каш'шшода с Поющей; сам Месстр что-то негромко сказал и сел рядом с ними. Я посмотрел на брата с сестрой - и уже в полной уверенности в правильности своей догадки перевел взгляд на Артх'хдеа Мезуту'а Холл. На их отца.
- Месстр и Файрра рассказали мне о вчерашнем, - без предисловий сказал Каш'шшод. - Мы думали, ты придешь позже.
Значит, вот как ее зовут: Файрра!
- Я знал, что у вас есть дети, но не думал, что встречусь... вот так.
Каш'шшод обозначил краем губ намек на улыбку и глухо раскашлялся.
- Жизнь наша... полна неожиданностей.
- Вы плохо выглядите, Артх'хдеа Мезуту'а Холл. Я слышал, вы заболели...
Каш'шшод отдышался, и вновь улыбнулся - только губами.
- Заболел я давно. А сейчас я умираю.
Мне показалось, что я ослышался - окаменевшие лица Файрры и Месстр и всплески боли в их ментальных полях подсказали обратное.
- Когда я дожил до пятисотого Оборота, то понял, что меня ждет. Первая стадия всегда малозаметна, но распознать болезнь можно. Отчетливо симптомы проявляются уже перед самым концом.
Я смотрел на Каш'шшода - и понимал, что он не шутит. Что один из величайших за всю историю Империи Артх'хдеа Мезуту'а Холл действительно умирает, и что от его болезни нет ни лекарства, ни спасения.
- Б'ясседа!- я услышал свой собственный голос. Каш'шшод кивнул:
- Последняя стадия. Распад нервных тканей с каждым днем идет все быстрее. Целители считают, я проживу максимум пол-Оборота. Я надеюсь, они преувеличивают раза в два!
- Б'ясседа творит странные вещи с разумом, - продолжил он в тишине, прерываемой лишь треском костра. - Сперва прекращают работать болевые центры - и ты возносишь хвалу Ушедшим, потому что твое тело больше не сгорает в беспощадном, терзающем тебя ежесекундно огне. Но потом ты понимаешь, что умерло еще что-то: что дает тебе ощущать сострадание, жалость, гнев. Нет боли, но нет и страсти, нет чувств - остается только голый, холодный рассудок. Я знаю, что должен чувствовать ветер, прохладу земли, вязкость песка - но для меня теперь это всего лишь слова. Я смотрю на своих детей и знаю, что должен чувствовать радость, любовь к ним, но не чувствую ничего.
Файрра и Месстр молчали.
- А вы не думали...