Дыхание Голгофы

… К себе, в деревеньку я добрался под вечер. Солнце над горизонтом уже загустело и первый влажный ветерок чуть тронул зной.

До станицы по витиевато спускающемуся вниз тракту пара километров. Не успел я сделать и нескольких шагов, как возле меня лихо затормозил УАЗ. Председательский! Я открыл дверцу – за рулем сидел белобрысый паренек с очень знакомыми глазами. Я поздоровался с ним за руку и спросил:

- Ты, случаем, не Прохора Коршунова сынок?

- Так точно, товарищ капитан. Юркой меня кличут, а я вас помню. Вы нашего агронома сын.

- Отвечаешь «так точно», служил?

- На Кавказе, только пришел. Вот председатель свою тачку и доверил. Счас только в район его отвез. Сказал, чтоб не ждал.

- Батько-то как?

-А помер батька от водки этой зимой, - как-то нервно дернул головой парень

- И ты так смело об этом говоришь? – удивился я. – Мог бы и помягче диагноз придумать для чужих. Все же отец.

- А тут что хошь придумывай. Полдеревни под бухлом ходят. Противно. Малость оклемаюсь и рвану в город, чтоб не пропасть…

- Смело, - только и вздохнул я. – Жалко Прохора, хороший был кузнец.

- А вы из Афгана, да? – спросил парень и, не дожидаясь ответа сказал: - У нас тут похоронка вместе с гробом пришла. Моего одноклассника Колю Самохвалова «духи» подстрелили. Ну, схоронили. Солдаты приезжали, стреляли… На минувшей неделе.

Повисло молчание, так мы его и донесли до моего дома.

На пороге в форменных офицерских брюках и маечке-тельняшке восседал мой младший брат Федор, курил. Кажется, я предстал перед ним неожиданно. Он какое-то время ошалело бегал по мне глазами, потом, отшвырнув окурок, бросился на шею.

- Гаврюшка, братуха, живой, - тыкал он в мою щеку свой влажный нос. – И я живой, живой…

Брат Федор повыше меня – в плечах косая сажень. Лапищи-тиски. Так просто из них не выберешься. Наконец отпустил. Он опять присел на порог и меня увлек.

- Ты сядь пока, сядь. Значит так, мать прибаливает, сердечко. Ты ее не грузи особо о своем ранении и вообще. Ты отцу вот в телефонном разговоре намекнул, что у тебя какие-то там нелады в семье.

- Развожусь… - прервал я его, присаживаясь.

- И когда мы с тобой, братуха, в последний раз вот так на порожках сидели?! – Он обнял меня за плечи. – О проблемах с Галинкой, о разводе тоже не слова. Чеши, что все путем там у вас. Бате потом втихую скажешь. - Федор прогнал ладонь по ежику волос. – А чего это ты с ней разводишься? У вас, вроде, любовь-морковь и все такое. Вот дождалась тебя с войны. Ты на ногах, чего ей надо? Костыля твоего по горбяке?