И оборачиваться не нужно, чтобы узнать нашу соседку напротив, прескверную тетку Веру. Она обходит нас с Макаром — так-то заглядывать в раскрасневшееся лицо удобней; упирает руки в бока и качает головой, ахая:
— Хорош! Ах, хорош! Не муж, а картинка! Не боишься, что уведут?
— Не боюсь, — огрызаюсь я.
— А зря! Я-то помню, как в третьем классе тебе мой Витька нравился, а его увела Светка с пятого этажа, охомутала, и как теленочек ей в рот заглядывает. Или вот в пятом ты убивалась по моему Славику, а тоже ведь, не познакомь ты его с Лариской, может, и была бы моей невесткой! И та попользовала и себе не оставила и тебе хорошего парня не дала!
Я морщусь: не хватало мне такой свекрови. Мне, правда, тоже не сахар досталась, но эта бы из нашей со Славиком постели и не вылезала со своими советами. Это если бы мне Славик нравился, но мне ни в третьем, ни в пятом классе как-то не до мальчиков было. Единственный, кто мне действительно нравился так, что сносило крышу…
Стоп!
Не к ночи будет сказано. Я больше не маленькая девочка, чтобы сносить едкие комментарии почти незнакомой тетки, я больше не влюбленная дурочка, чтобы вспоминать сейчас Яра.
— Мне не нравился ни один из ваших сыновей, — поворачиваюсь к соседке, — и хорошо, что они женились, а не ожидали обратного, а то так бы в холостяках и ходили. И нет, я не боюсь, что моего мужа уведут, потому что в разводе.
Пока соседка пытается переварить услышанное и догнать вопросами, а с кем же я тогда открыто целовалась, мы с Макаром уходим. В лифте, — так странно, — смотрю в стену, а он снова на меня: пристально, и так чувственно, что хочется или спрятаться под его взглядом или скинуть куртку. Но я мужественно терплю три этажа, правда, на выходе облегченно перевожу дыхание, что не ускользает от моего спутника.
— Злата, — говорит он у двери квартиры, привалившись плечом к планке, — поцелуй ни к чему тебя не обязывает.
Я киваю и почти распахиваю дверь, когда слышу:
— Надеюсь только, он тебе так же понравился, как и мне.
Не оборачиваясь, захожу в квартиру. На кухне мое появление встречают репликами:
— Ого, сколько всего! — это папа.
— Ой, зачем так много? — это мама.
— И чего так долго? — это Егор.
— Ого, а я и не думала, что на улице так холодно: такие красные у тебя щеки, — это предательница-бабуля. Она ничуть не раскаивается под моим возмущенным взглядом, разгружает пакеты, мои и Макара, усаживает по новой за стол и невинно интересуется у меня: — А хороший коньяк у твоего отца, правда? Такой запах приятный.
— Не знаю, — пожимаю плечами, — я наливку пила.
— Но коньяк-то тоже попробовала, — усмехается.
Отец бросает подозрительный взгляд на Макара, я смотрю в тарелку, а мама пытается разрядить неловкую ситуацию тостом, но при этом пробалтывается:
— Подул сильный ветер, тюль поднялась, и мы ее с бабулей поправили. Выпьем же за безветренную погоду!
Ну да, мрачно думаю я, а поправив и увидев меня с Макаром на улице, отправили мальчика на выручку, на балкон. Интересно, папа тоже в курсе?
— Я курил на другом балконе, — говорит он, но только я успеваю расслабиться, добавляет: — Но у меня слишком хороший слух, чтобы не подслушать, как некоторые громко перешептываются на кухне.
— Что-то ты опять покраснела, — сочувствует бабуля, — а здесь же вроде бы не холодно. Закрою форточку.
Я пыхчу, но держусь. Не буду оправдываться. Я — взрослая женщина и это мое дело, с кем я целуюсь на улице! Пусть видит, кто хочет!
— О, — тянет бабуля у окошка, — что-то наша соседка тараторит подружке с другого подъезда. Никак новую сплетню нашла!
Таки и видели, вздыхаю, но не от того, что сожалею, а потому что некоторым делать нечего, кроме как чесать языками. За новой порцией домашних настоек инцидент с моим походом за продуктами забывается, мы грызем вкусные ананасы, клубнику без сезона и одну за одной уничтожаем конфеты, собирая горку разноцветных фантиков.
— И как с вами фигуру сберечь? — жалуется бабуля, но тянется за очередной порцией сладкого.
— Пойдем покурим? — отец утягивает Макара на балкон, хоть тот и не курит, и я понимаю, что ни черта не забыто.
— Пойду и я, — поднимается бабуля.
— Покурить? — подхватывается Егор.
Она грозит ему пальцем с наманикюренным ногтем:
— Я тебе покурю, внучек! Я тебе покурю!
— А что, уходите? — грустнеет он.
— Недалеко, — успокаивает она, — и ненадолго. Завтра вернусь.
Мальчик не веселеет и бабуля по-девичьи подмигивает:
— А завтра тебя к себе возьму, все мне расскажешь, что у вас там творится. — Бросает укоризненный взгляд на нас с мамой. — Вы то, небось, за ночь наболтаетесь, а по второму разу одно и то же рассказывать — много важного пропускать.
Проводив до двери бабулю, Егор скрывается в комнате с ноутбуком и последней, как уверяет, на сегодняшний день котлетой. Мама так умиляется признанию своих кулинарных талантов, что даже не думает о коврах и обоях, которые могут пострадать от жирных пальцев ребенка. А мне когда-то влетало!
— Кто он тебе? — спрашивает мама, прикрыв дверь.
— Друг, — улыбаюсь.
— Я не о мальчике, — улыбается тоже.
— Друг? — повторяю, но мама улавливает в голосе неуверенность.