Дыхание снега и пепла, т.1

- Что, ради бога, тебе взбрело в голову, сассенах? – Джейми откинул одеяло и повелительным жестом указал на простыни.

- Ну, я чувствовала себя хорошо и …

- Хорошо? Твое лицо цвета скисшей пахты, и ты трясешься так, что не можешь … Давай, я сам.

С фырканьем он оттолкнул мои руки от завязок юбок и в мгновение ока снял их.

- Ты с ума сошла? – сердито спросил он. – Уйти, никому не сказав! Что если бы упала? Что если снова заболеешь?

- Если бы я сказала, мне бы не разрешили выйти, - спокойно парировала я. – И я врач. Я могу здраво судить о своем состоянии.

Он взглянул на меня с таким видом, словно не доверил бы мне судить даже на цветочной выставке, но промолчал и лишь фыркнул громче обычного.

Потом он поднял меня на руки и положил в кровать, достаточно мягко, но с напряжением, которое показало, что он предпочел бы сбросить меня с высоты.

Выпрямившись, он мрачно посмотрел на меня.

- Если бы ты не выглядела, будто собираешься потерять сознание, я бы перевернул тебя и отшлепал по заднице.

- Ты не сможешь, - слабо возразила я. – У меня нет задницы.

Я действительно немного устала … ну, честно говоря, очень устала. Мое сердце стучало, как барабан, в ушах звенело, и если бы я не легла, точно потеряла бы сознание. Я вытянулась на кровати с закрытыми глазами, чувствуя, как комната вращается вокруг меня, как карусель с огнями и шарманкой.

В неразберихе ощущений я смутно почувствовала руки на своих ногах, потом приятную прохладу на разгоряченном теле. Потом что-то теплое и мягкое закрыло мою голову, и я замахала руками, пытаясь его сбросить.

Задыхаясь и моргая, я освободилась и увидела, что я голая. Я посмотрела на бледный скелет с обвисшей кожей и накинула на себя простынь. Джейми, наклонившись, собирал мою разбросанную одежду: рубашку, корсет, юбки, укладывая их на согнутую руку. Потом он подобрал мои башмаки, чулки и положил их в мешок из простыни.

- Ты, - сказал он, направив на меня обвиняющий палец, - никуда не ходишь. Ты не имеешь права убивать себя, тебе понятно?

- О, вот у кого научилась Бри, - пробормотала я и закрыла глаза, пытаясь остановить кружение.

- Мне кажется, я помню, - начала я, - некое аббатство во Франции и очень упрямого молодого человека, который был сильно болен. Его друг Муртаг спрятал его одежду, чтобы он не встал и не принялся бродить прежде, чем наберется сил.

Молчание. Я открыла один глаз. Он стоял неподвижно, и затухающий свет мерцал в его волосах.

- После чего, - продолжила я повествование, - если память мне не изменяет, ты вылез в окно и сбежал абсолютно голый. Среди зимы.

Неподвижные пальцы правой руки дважды стукнули по его бедру.

- Мне было двадцать четыре года, - голос его прозвучал хрипло. – Мне не полагалось быть здравомыслящим.

- Я не стану спорить с этим, - согласилась я, открыла оба глаза и уставилась на него. – Но ты не знаешь, почему я это сделала. Я должна была.

Он потянул воздух, выдохнул и положил мою одежду, потом подошел и сел на кровать возле меня, отчего деревянная рама заскрипела под его весом.

Он взял мою руку и держал ее так, будто она была чем-то ценным и хрупким. Она действительно была хрупкой или казалась таковой: деликатная структура из прозрачной кожи и темных очертаний костей внутри. Он мягко провел большим пальцем по моей руке от фаланги до локтя, и я почувствовала внезапный укол отдаленного воспоминания, видение моих костей, просвечивающих голубым сквозь кожу, руки мастера Рэймонда на моей воспаленной и пустой матке и его голос сквозь туман жара: «Зови его. Зови рыжего мужчину».

- Джейми, - произнесла я тихо. Солнечный луч блеснул на моем серебряном обручальном кольце. Он взял его большим и указательным пальцами и принялся двигать металлический обруч вдоль моего пальца, и тот даже не задевал моих костяшек.

- Осторожно, - сказала я, - я не хочу потерять его.

- Не потеряешь, - он согнул мои пальцы и обхватил их своей большой и теплой ладонью.

Мы некоторое время сидели в молчании и наблюдали, как солнечные полосы смещались по одеялу. Адсо передвигался вместе с ними, оставаясь в их тепле, и солнце красило его шкурку серебристым сиянием.

- Для меня было большим утешением, - наконец, сказал он, - видеть, как солнце всходит и заходит. Когда я обитал в пещере, когда сидел в тюрьме, восходы и закаты солнца давали мне надежду, что жизнь продолжается.

Он взглянул в окно, туда, где далекое синее небо темнело, превращаясь в бесконечность. Его горло слегка дернулось, когда он сглотнул.

- Я чувствую то же самое, сассенах, - продолжил он, - когда слышу, как ты копошишься в своей хирургической, переставляешь банки и ругаешься вполголоса. – Он повернул голову и взглянул на меня; в его глазах светилась глубина наступающей ночи.

- Если бы тебя не стало здесь … или где-нибудь, - сказал он очень тихо, - солнце перестало бы вставать и садиться. – Он поднял мою руку и очень нежно поцеловал ее. Потом положил ее на мою грудь, поднялся и вышел.