Но один вопрос требовал прояснения прямо сейчас, поскольку занимал мои мысли уже больше двух месяцев. И я направилась на шум голосов из комнаты гитаристов.
Хан сидел с ногами на своем любимом широком кресле и явно любезничал с женой.
- Козявка, – мурлыкал он с абсолютно незнакомыми мне интонациями, – я соскучился. Ну давай забросим Тёмку к моим на сегодня, а?
Заметив меня он приглашающе махнул рукой и вернулся к телефонному разговору:
- Тут Витка пришла. Судя по боевому виду, настроена решительно. Юла, я перезвоню? Ага, передам.
- Тебе привет от Юльки, – это уже ко мне. – Это ты хохотала?
- Ага, я.
- Отсыпешься?
- Да это личное, – отмахнулась я и протянула ему тетрадь, осторожно прощупывая почву. – Я свои вещи собирала и наткнулась вот на это. Алёша не искал часом?
- Вот, балбес, – ругнулся Хан, едва взглянув на протянутое, и пояснил: – Он вчера до усырачки спорил с деканатом, что тетрадей было только пять. Оставь у себя. Вечером, когда на вокзал поедете, отдашь.
Бинго. Значит, точно Шес. Именно он должен был отвезти нас сегодня к питерской “стреле”.
- Слушай, – приступила я к тому, зачем, собственно, и пришла, – и всё же, объясни мне, как из Алексея получился Шес?
- Он тебе не рассказывал, что ли? – удивился Хан. – Зря, такая история прикольная. Он лучше всех её рассказывает.
- А ты можешь?
- Да могу, конечно. Это забавно. У нас в компании, на самом деле, не один Алекс, а целых три. Лёшка Снегов, ещё один Лёшка, Демьянов, – тоже наш с Шесом друг детства и тоже с одного двора, ну и, собственно, Сашка Снегов. И вот в подростковом возрасте взбрела им всем в голову блажь быть Алексами.
- И как вы их различали?
- Да никак, – хохотнул Хан. – Ты же понимаешь, что на одну небольшую компанию три Алекса это перебор. А Шес ещё с детства любил всем клички придумывать. Он и решил тогда, что Саня будет Сашесом, а Демьянов – Лёшесом. Клички прилипли и одно время мы их именно так и называли. А потом Сашка начал эти свои фортели с вертушкой. Вряд ли то, что он творил в то время, можно назвать ди-джеем, но скромностью пацан никогда не страдал и, едва засветившись в каком-то клубе лет в пятнадцать, пожелал именоваться не иначе, как Алексусом.
- Как? – хихикнула я.
- Алексус, – важно повторил Хан. – Можешь ржать, не стесняйся. Мы ржали почти год, пока ему не исполнилось шестнадцать и он подписал свой первый контракт.
- В шестнадцать?! – ахнула я.
- Ага. Мальчик гений, что ты хочешь. Можно было бы подписать раньше – подписали бы, не сомневайся. Его и так чуть ли не на улице караулили с бумагами. Так вот, первое, что сказал ему менеджер – тот, что был ещё до Гудвина – избавиться от этого идиотского прозвища.
- Я его понимаю. Алексус... С ума сойти. Откуда выкопал только?
- Да черт его знает. Короче, Алек к акту “избавления” подошел со свойственным ему креатизмом и на вечеринке по поводу подписания контракта торжественно вручил Лёшке Демьянову дарственную на “Алексуса”. Мы посмеялись и продолжили шутку – Демьянов на месте накропал дарственную Шесу на “Лёшеса”, а Шес – Алеку на “Снежного”, а именно такая кличка была у него с детства.
- С ума сойти. Вот юмористы!
- Самое смешное, Вика, что все эти подаренные прозвища прижились. Демьянов и по сей день Лексус, его даже суровые мужи МУРа, где он работает, так называют. Алека под именем Снежный знает весь мир. А Лёшес превратился в Шеса.
Вот такая история оказалась. Немного смешная, немного милая и полностью в их духе. Хорошо, наверное, иметь друга, который носит перед всем миром подаренное тобой имя.
====== Глава 35 ======
К свиданию с Алексом я подошла без того фанатизма, что сопровождал аналогичный повод с Алом.
Возможно, потому что Алекс, кем бы он ни был, наверняка знал меня как облупленную и видел и сонную с опухшим лицом по утрам, и потную как мышь после выматывающих многочасовых репетиций, и с поплывшим гримом после концертов. Какой смысл строить из себя королеву бала, представ прежде замарашкой?
А возможно, потому что и свиданием-то это не было.
Честное слово, я до последнего не была уверена, как отреагирую. Влюблена-то я в Алекса влюблена, как кошка влюблена, но что произойдет с этим чувством, когда его предмет обретет лицо?
Если им окажется Алек, что возобладает – любовь к Алексу или теплое, но лишь дружеское отношение к Снежному? А если это Шес, смогу ли побороть робость и раздражение, испытываемые мной по отношению к ударнику?
В том, что сам Алекс настроен далеко не на дружбу, я практически не сомневалась. Достаточно было внимательно перечитать ту песню, что он прислал. Такая смесь отчаяния и надежды, сомнений и решимости просто не может сопровождать дружбу.
Радуга. Он сравнил меня с радугой – этим многовековым символом перерождения, новых начал и отпущения старых грехов.
Но я так и не смогла понять – он просил меня “подарить ему радугу” или спрашивал самого себя, смогу ли я это сделать, тот ли я человек.