Дыхание в унисон

Жутковато бродить по Старому городу, по улицам, в военные годы превращенным в еврейское гетто. Их еще не начали восстанавливать, они ветшают и помаленьку превращаются в руины, но люди там все равно живут — те, что остались живы. И пару лет после победы там еще теплилась еврейская общинная жизнь, работала школа на идиш, был самодеятельный театр и сохранившийся на долгие годы художественный коллектив — певцы, танцоры, скрипачи-клейзмеры… Потом школу закрыли, детей перераспределили кого в русские, кого в литовские школы, энтузиастам посоветовали заняться чем-нибудь более перспективным, и община понемногу замерла на долгие годы.

Почти та же участь постигла и польское население литовской столицы. Почти, да не совсем. Поляки в городе издавна расселились компактно, их массово не уничтожали в войну, потому их просто намного больше, с ними приходится считаться, тем более что интенсивно действует канал официальной эмиграции в Польшу по национальному признаку, а какой власти понравится, когда от нее массово бегут? Потому и тот же народный театр не закрыли, и радио на польском языке не умолкает, и, главное, школа работает, она осталась в статусе гимназии, только открыли несколько классов на русском языке.

Когда девочки закончили учебный год и наконец приехали к родителям, Авраам сразу определил младшую дочку Соню в польскую гимназию. Нет, ностальгией по своему варшавскому детству он не страдает, просто эта гимназия через дорогу от дома, из окон видно, пусть ребенок будет под присмотром. И Соня становится гимназисткой, хотя во всей стране гимназия уже давно считается анахронизмом, отрыжкой царских времен и синонимом кисейной барышни. Но девочка с удовольствием окунается в эту необычную жизнь — с ученическим самоуправлением, с «конфедераткой» — это такая восьмиугольная шапочка типа берета, но с козырьком, в ее гимназии она темно-синяя, как и гимназическое форменное платье. И как радостно участвовать в празднике под названием «стоднювка» — это когда остается 100 дней до окончания учебного года, то есть чуть больше трех месяцев, середина зимы. И позже, в университетские годы, этот студенческий праздник всегда был радостным — кто в детстве и юности не торопил время?

Между тем школа, привычно еще именовавшаяся гимназией, оказалась не совсем обычной. Учителя для русских классов подобрались быстро, потому что именно к этому времени было запрещено обучение на идиш, да и сам идиш обрекли на забвение, уничтожение, школу закрыли, а учителя остались, и надо было их трудоустроить, не допуская шума. Так цвет еврейского просвещения оказался собран в польской гимназии. Директором, правда, поставили жесткую и не слишком образованную особу с ярким чекистским прошлым. Она постоянно воевала со своим строптивым коллективом. Учителя делали все возможное и невозможное, чтобы на детях эти конфликты не отражались, чтобы по возможности дети о них и не подозревали. Зато Соня скоро узнала, что любимая ее учительница биологии, звездочка еврейской просветительской мысли, свои уроки проводит не всегда в классе, иногда на пришкольном участке, где учит детей выращивать овощи и ягоды, делать прививки новых сортов, различать растения по форме листьев и цвету ствола. А еще она терпеливо отвечает на тысячи вопросов. А еще она научила своих учениц на ночь вешать школьную форму на плечиках к открытой форточке и не подшивать воротничок к форменному платью, а надевать под форму блузку — намного гигиеничнее, да и шить Соня не любит. А еще… Этих «еще» набралось так много, что хватило Соне на много лет и позже ее детям и даже внукам. Но куда пропала эта учительница прямо посреди учебного года, дети так и не узнали. Была — и нету.

За короткое время почти все учителя в гимназии сменились, неизменно рядом с директрисой всегда оставалась только учительница физкультуры. Соне никак не понять, почему ее так не любит эта грубая женщина. Она, Соня, конечно, из всей физкультуры только и может, что по канату взобраться к потолку и потом самостоятельно вернуться на место, но это же не повод для такой яростной и высокомерной ненависти, она же взрослая! Новые педагоги в большинстве своем казались Соне чем-то похожими на эту непонятную взрослую физкультурницу, и вскоре после того, как вслед за учительницей биологии так же таинственно исчез обожаемый всеми старик математик с непривычным именем Йона Нахманович, Соня решила, что пришло время школу поменять. Еще два года слушать окрики и издевки? Ни за что! Неважно, что придется ездить через весь город. Неважно, что будут новые одноклассники. Зато не придется выслушивать малограмотные команды типа «Обои группы, смирно!», не придется вздрагивать от окрика директрисы «Быстрицкая, почему не кланяешься, когда я прохожу?» А самое главное — целый год экономится, там не гимназия, обыкновенная десятилетка. Правда, конкурс, но это не страшно.