Дыхание в унисон

Я смотрю на Лину. Надо же как-то реагировать, а как? И тут я замечаю, что краски уходят с лица Ани-Гани, она бледнеет, на лбу выступают крупные капли пота, губы сжимаются в упрямую линию, и сразу становится заметно, как она похожа — нет, не на папу и даже не на Лину, как мне сначала привиделось. Она похожа на нашу бабушку Мариам. Ее, понятно, давным-давно нет на свете, но мы с Линой помним.

И я слышу собственный голос, как бы отдельно от меня решивший все проблемы:

— Кто мы такие, чтобы судить родителей? И что нам делить? Спасибо папе, будем теперь три сестры. Расскажите… нет, расскажи! — о себе, где была, как росла, что про нас знаешь?

Ганя волнуется, с трудом подбирает слова, рассказывает свою историю, а я слушаю и уговариваю себя: «Я привыкну, я ее тоже полюблю, как Лину. Или почти так же. Нужно время. Нужно понять…» И вдруг слышу, что Ганя уже рассказывает о своей работе, об успехах на ниве культпросвета. Я в этом ничего не понимаю, я вообще не понимаю, как можно взахлеб рассказывать о своей работе, для меня это всегда интимная часть жизни.

«Надо понимать, — утешаю сама себя, — люди разные. Она такая, я другая, Лина вообще не как все. Привыкну».

А потом мы садимся пить чай, молчим, и вдруг одна из нас, теперь мне кажется, что я, а может, и Лина — не помню, да и так ли это важно, одна из нас вдруг как бы вскользь, в скобках замечает:

— Чехова на нас нет!

И я понимаю, что мы и вправду родня.

Время сглаживает острые углы. Не без усилий, но все же я учусь чувствовать, что есть еще один родной человек. Правда, очень долго, за всеми житейскими поворотами, мне не удается встроить новую сестру в свою систему, помнить о ней всегда, считать ее частью себя, как я считаю Лину, и так же требовательно ее оценивать. Но тут надо уповать на время: из пресловутого пуда соли мы, может, еще только горсть съели, надо надеяться. Только я понимаю теперь, когда нас опять осталось двое, Аня мне Лину не заменит, да я и не ищу замену. Моя старшая сестра какая была, такая и остается в моем сердце.

* * *

Во вред или на пользу, но поток жизни несет в себе все без разбора. Добро и зло мчатся рядом и порой даже меняются местами. Если бы наша бабушка Мариам не увезла своих детей из польской столицы в украинский райцентр, то наш папа и его близкие погибли бы в огне Второй мировой, что было неизбежно, останься они тогда в Варшаве. Или еще: если бы режиссер провинциального украинского драмтеатра не повел себя как недостойный человек, отправилась бы моя законопослушная сестра в глухую провинцию, и один только Бог знает, чем бы дело кончилось. Но все складывается так, как складывается, случайности не бывают случайными, и «надо благодарно принимать».

Сестричка моя то плавно, то рывками движется по карьерной лестнице, она же дорога жизни, и все мы так или иначе идем своими дорогами.

Мы в то время по-прежнему жили в той же квартире, куда папа привез нас, когда получил назначение в Вильнюс. Наши родители уже вернулись с Камчатки (об их пребывании там я раньше уже рассказала), папа вышел в запас по возрасту. Теперь он просто врач в поликлинике, погон не носит, военным при встрече честь не отдает. Зато его отрада — внук. Они похожи так, что аж страшно. Оба синеглазые, оба упрямые, чтоб не сказать непоколебимые. В детстве сына это не было так заметно, но с возрастом оказалось, что у них с дедом и голоса одинаковые, и мимика-жестикуляция та же. Перечислять — умаешься. И дед сажает внука на плечи, расхаживает с ним по паркету армейским шагом и поет ему походные песни типа «По долинам и по взгорьям…». Мой замечательный папа-доктор тогда чувствует себя исключительно дедом и находит в этих занятиях чуть ли не главный смысл жизни, а внук отвечает ему таким безграничным обожанием, они смотрят друг на друга такими счастливыми, одинаково васильково-синими глазами, что даже на лицах тех, кто видит их вместе, заметны отсветы счастья. Ради справедливости придется сказать, что дед поет внуку не только марши, иногда это совсем про другое, «Мейн штэтале Белц», например, хотя с Молдавией наша семья никак не связана, если не считать, что там Одесса близко, а в Одессе живет младшая сестра нашего папы, и семейные контакты очень тесные. Особенно после войны, потому что у мамы близких родных никого не осталось — погибли на фронтах, умерли с голоду, пропали без вести. Вся семья только по отцовской линии.