Дым

Почему я это сделал — согласился помочь ей, когда она попросила? В тот вечер я постучался в ее дверь только для того, чтобы договориться насчет Маугли. Меня послала Берта. Мы подумали, что мальчик, должно быть, похож на меня — тоже ущербный, неспособный дымить. Я объяснил миледи свое состояние и наблюдал за тем, как шок на ее лице сменяется осознанием происходящего. В тот поздний час она не только пообещала мне ребенка, она дала мне гораздо больше. «Вы можете быть полезны для меня, — сказала она. — Вы не способны испускать дым, но способны быть пастухом дыма». Она не давила на меня и не уговаривала, не сочла нужным разъяснить свои мысли или открыть подробности плана. Знатная дама, беседующая с человеком из простонародья: ей не надо притворяться, будто мы ровня. Но когда я уходил, она пожала мне руку. Оказалось, что у нее длинные и сильные пальцы. Вот тогда я понял, что помогу ей.

Можно ли соблазнить такого, как я, одной лишь вежливостью?

И поэтому я солгал Ливии. Мне казалось, что это правильно, ведь в таком случае ее и мальчиков не в чем было упрекнуть. Обман дался мне легко. Испугало меня другое: я узнал, что почти не умею стыдиться.

Выходит Берта, качая головой.

— Это самая верхушка бедренной кости. Я не смогу поставить ее на место. Нужен хирург. Если начнется заражение…

— В кухне какая-то собака.

— Она взбесилась, — бросает она, будто это объясняет появление собаки. — Я задымила, и она взбесилась. Разозлилась, хотела меня укусить. Еще она была очень грустной. Бешеная собака с разбитым сердцем. — На ее лице появляется гримаса. — Это было проявлением милосердия, Тобиас.

— Я унесу ее.

— Просто оставь на улице. Кто-нибудь заберет на мясо. Сейчас январь, голодный месяц.

Вернувшись, я захожу проведать леди Нэйлор. Она не спит, по шею укрытая простыней и одеялом; платье с пышными юбками перекинуто через спинку кровати.

У нее мокрые от слез глаза.

— Мой сын мертв, — шепчет она, когда я подхожу ближе. — Зато дочь любит меня.

По ее телу пробегает волна дрожи. Я наклоняюсь к изуродованному, перебинтованному лицу.

— Ваш дым, — говорю я ей. — Когда вы прощались с дочерью, от вас шел дым. — Я ищу точное слово и не могу найти. — Слабый. Тонкий. Неохотный.

Она кивает, стягивает с себя одеяло и без смущения показывает мне обнаженный бок. По всей его длине проходит безобразный шрам с бугристыми узелками.

— Он навсегда повредил меня. Когда резал. Я почти такой же инвалид, как вы… Лучше бы нам обоим умереть, — продолжает она. — Из-за нас у людей появляются разные идеи. У таких, как Ренфрю.

Заходит Берта и поправляет на миледи одеяло.

— Если хотите, умирайте, — говорит она. — А моему сыну нужен отец.

Остаток ночи мы проводим у постели Маугли. Мальчик засыпает ненадолго и снова пробуждается. Иногда он плачет от какой-то внутренней боли, беззвучно, не вытирая слез. Я делаю это за него. Мои прикосновения его не пугают.

Пока он спит, мы с Бертой разговариваем. Я пытаюсь рассказать о случившемся. Ей не интересно.

— Сегодня я застрелил человека, — говорю я. — Убил сына миледи.

— Какая теперь разница? Этого не изменить. Маугли с нами.

— Мисс Ливия назвала меня чудовищем. А потом не могла смотреть на меня.

— Она еще молода, — отвечает Берта. — У нее узкий взгляд на жизнь.

Я киваю, хотя это меня не убеждает.

— Скоро утро. Надо бы поспать.

Но мы остаемся. Маугли просыпается, когда в комнате становится светло. Жар у него спал, он выглядит бодрым. Берта медленно наклоняется к нему, чтобы не напугать. Он поднимает руку, очень осторожно, хватая маленькими пальцами Берту — за лицо, за нос. Потом рука опускается, и между указательным и средним пальцем высовывается кончик большого. Берта начинает ощупывать свое лицо, так, будто ищет нос, делает вид, что не находит его и в притворном ужасе смотрит на большой палец мальчика. В ответ он делает нечто волшебное. Он хихикает. И опять хватает ее за нос.

Из Берты выплескиваются эмоции. Выплескиваются в виде всхлипа, бледного, прозрачного дыма. Ребенок замечает дым, машет на него, понимает, что тот пляшет от движения пальцев.

А я?

Я сижу рядом, сижу смиренно, улыбаясь, страстно желая чувствовать то же, что и они; удовлетворенный и одинокий.

Крещение

— Он похож на статую.

— На статую святого. Во время молитвы. Только… распятого.

— И злого.

Не успев договорить, Чарли понимает, что это не так. Джулиус стоит на коленях: руки вытянуты, лицо с искаженными чертами просунуто между прутьями. Дело не только в том, что удары Томаса обезобразили его до неузнаваемости. Когда голова Джулиуса при падении втиснулась в решетку, с его висков и ушей стерлась сажа, а вместе с ней — кожа и кое-что более существенное. Значит, Ливия права. Джулиус действительно напоминает статую святого, вырезанную из куска угля или обожженного полена. Хрупкую на ощупь.