Дым

Правда, они еще не прикасались к нему. Его смерть внушает им трепет. Он невероятно худ, руки вот-вот переломятся в запястьях, плечи — острые, угловатые. Только живот странно выпячен: полукруглый, он как будто готов взорваться от непереваренной сажи. Чарли наблюдает за тем, как Ливия изучает труп. Она поднимает одну руку, словно собираясь что-то поправить, но сразу опускает.

— Он мог бы пройти между прутьями, — наконец говорит она. — Если голова пролезает, то остальное тоже. Интересно, понимал ли он это.

Ливия хмурится, делает шаг вперед, берется за одну руку и плечо Джулиуса, слегка тянет на себя. Правая половина его тела оказывается по эту сторону решетки: рука выброшена вперед, пальцы растопырены, под ногтями — белая кожа. На железной решетке остаются черные следы.

Они садятся на корточки, Чарли и Ливия. Томас стоит за ними — тень, взирающая с высоты. Чарли думает, что Ливия хочет перенести тело брата наверх и похоронить его. Однако у нее совсем другие намерения. Она расстегивает рубашку Джулиуса. Угольно-черная кожа слезает лоскутами; сажа и плоть спеклись воедино. Чарли видит, как Ливия касается груди Джулиуса и резко отдергивает палец. Он тоже тычет пальцем в ребра трупа, и палец проваливается до самой фаланги.

— Он словно целиком слеплен из греха, — произносит Ливия. — Казалось бы, мама могла обратить на это внимание. Но она даже не смотрела в его сторону. И ей было больно. Наверное, это даже забавно: она оплакивала свою неудачу, а в дюжине шагов от нее находилось средство для того, чтобы развернуть все обратно.

Чарли сразу же понимает, о чем она говорит. Его пронзает сладкая дрожь — насквозь, до самых костей, — порожденная страхом, восторгом, бременем выбора.

Революция.

Какой юноша не мечтал встать у ее истоков?

Чарли выпрямляется, тяжело дыша. То, что в нем шевелится, нельзя назвать мыслью. Прежде всего, оно бессловесно, не знает математики, не умеет считать. Уже принятое решение медленно поднимается от центра тела к тому неповоротливому органу, что именуется мозгом. Чарли не знает, сколько времени занимает этот подъем. Его рот, замечает он, полон дыма.

Он принимается действовать. Склоняется к Джулиусу, берет его под мышки, чувствуя, как под его пальцами сминается хрупкая плоть. Тащит и вертит его, пытаясь выстроить в одну линию плечи, живот и бедра. Круглый живот торчит, как набитый грязью мешок. Ливия не помогает ему. Томас тоже — он по-прежнему наблюдает за друзьями, стоя у них за спиной. Лишь когда сквозь решетку проскальзывают бедра Джулиуса (тощие; не бедра, а черные костяные палки; обе штанины оборваны под коленями), Томас подходит, поднимает Чарли с корточек и смотрит ему в глаза.

— Что ты с ним делаешь, Чарли?

— Ты сам знаешь что.

Томас застывает и принюхивается к дыханию друга.

— Выходит, это заразно, — определяет он. — Как ты говорил Гренделю? «Ангел, играющий в порок»? Чарли Купер намерен изменить мир. — Томас складывает губы, будто собирается сплюнуть, но вместо этого проглатывает слюну. — И что ты хочешь сделать: собрать с него сажу или попросту утопить в бассейне?

А Чарли стоит и слушает, уже соединенный с Томасом тонкими щупальцами дыма, грудь к груди, бедро к бедру; его кровь течет навстречу единственной правде. «Вот она, наша дуэль. Кто бы мог подумать, что она будет такой? Я, правильный, разумный Чарли Купер, поджигаю запал. А он, обитатель темной стороны, противостоит мне. В следующий миг мы набросимся друг на друга с кулаками».

Дуэль.

Или пусть Ливия решает.

— Ты боишься, — подначивает Томаса Чарли. — Мы можем изменить ход истории, а ты дрожишь как осиновый лист. Я чувствую это в каждом твоем выдохе.

Теперь они стоят совсем рядом, на расстоянии, где чувствуешь дыхание другого; и даже не замахнуться для удара.

— Скажи ему, Ливия, — не оборачиваясь, говорит Томас. — Скажи ему, что это опасно. Это безумие. Он тебя любит. Он послушается тебя.

Оба вздрагивают от неожиданности, когда она заполняет узкое пространство между ними и кладет руку на плечо каждого.

О, как хорошо она понимает их. Все написано в их дыме.

В нем их дружба. И сомнения Чарли, и тайное стремление Томаса к дыму. Тут и она сама, ее плоть и кровь, все, что они хотели бы сделать с ней, острый интерес обоих к этому телу под платьем. Так, словно они скинули с себя все одежды.

— Скажи ему, — повторяет Томас, выдыхая слова прямо в лицо Чарли.

Затем Томас, очевидно, вспоминает, что именно она, Ливия, привела их обратно к трупу Джулиуса. Он как будто придавлен этой мыслью: плечи поникли, голова опустилась.

— Значит, ты тоже?

Томас не дожидается ее кивка.

— До чего же вы торопитесь плясать под дудку миледи, — продолжает он, теперь уже озлобленно, будучи в меньшинстве. — Она один раз поцеловала тебя, Ливия, и поддразнила Чарли насчет отца. И этого достаточно, чтобы вы исполнили ее волю. Во имя народа! Думаете, народ хочет хаоса, который вы для него здесь затеваете?

Ливия не успевает ответить — первым говорит Чарли: