Дым

— По-моему, они говорят не о тебе, Томас. Происходит что-то еще. Я заметил это раньше, когда ходил в привратницкую, чтобы проверить почту. Там был мастер Фойблс. Он беседовал с привратником Крукшенком, что-то выспрашивал. Оба чего-то ждали — кажется, послания. Причем важного. Фойблс выглядел очень взволнованным. Он все время повторял: «Ты мне сообщишь, да? В ту же минуту, как привезут». Словно боялся, что Крукшенк спрячет это — уж не знаю, что именно.

Томас размышляет над сказанным.

— Может, это нужно для экскурсии?

— Не знаю, — задумчиво отвечает Чарли. — Если да, лучше бы его привезли сегодня. Отложив экскурсию, они в конце концов вовсе отменят ее.

С ножом и вилкой он принимается за еду — так яростно, будто мясо чем-то обидело его. Гороховая размазня летит во все стороны. Томас, ругнувшись вполголоса, возвращается к своему обеду. Оставлять еду на тарелке запрещено правилами, это влечет за собой отдельное наказание, словно объедки — свидетельство выделения какого-то невидимого дыма.

Его вызывают после вечерней молитвы.

Посылают за ним не кого-нибудь, а самого Джулиуса. Томас видит издалека, через весь коридор, как тот идет — с ухмылкой на лице, чуть ли не пританцовывая. Джулиус не говорит ничего. Ну да слова и не нужны, достаточно жеста — взмаха рукой от груди, который заканчивается указанием на другой конец помещения. Джулиус изображает официанта, якобы приглашающего Томаса к столу. Потом он идет обратно, очень медленно, держа руки в карманах, и по пути велит младшим ученикам открыть перед ним дверь.

Он делает все, чтобы каждый знал о происходящем.

Томас вынужден идти так же медленно. Он пойман в ловушку и приноравливается к этой неспешной, вальяжной походке, такой, будто в мире нет ни спешки, ни тревог. Этого достаточно, чтобы у него вскипела кровь. Он ощущает дым на своих губах и гадает, видно ли его со стороны. Сейчас рубашка скрыта под темной накидкой, но вскоре эту накидку, конечно же, попросят снять и показать нижнее белье. Томас старается успокоиться и слизывает кончиком языка сажу с зубов. Она такая горькая, что едва не вызывает приступ рвоты.

Чем ближе они подходят к двери доктора Ренфрю, тем сильнее замедляет шаг Джулиус. Мастер этики и дыма — это новая должность, учрежденная меньше года назад. Раньше за все нравственное воспитание отвечал мастер религии: так рассказывал Чарли. Тем временем они оказываются напротив двери. Джулиус останавливается, ухмыляется и качает головой. Потом он идет дальше, чуть быстрее прежнего, и машет Томасу — «не отставай».

Томас не сразу понимает, что это значит. Ему не придется беседовать с доктором Ренфрю. Его не ждет зубоврачебное кресло. Все гораздо хуже. Они направляются в сторону директорского кабинета.

Значит, трибунал.

От одного этого слова ему становится дурно.

Джулиус не стучит, когда они останавливаются перед дверью, и этим озадачивает Томаса, но все быстро разъясняется. Зайдя внутрь, они оказываются не в кабинете, а в помещении вроде прихожей или приемной врача, с двумя длинными скамьями по обе стороны и окнами справа — от них тянет ледяным сквозняком. Кабинет расположен высоко, в одной из башен школы. Внизу тянутся оксфордширские поля: серебристое море замороженного лунного света. Вдали, у ручья, из-под снега торчит одинокое дерево, раздетое догола зимними ветрами. Это ива, ветви которой доходят до самой воды и поэтому попали в ледяной плен. Дрожа от холода, Томас отворачивается и видит, что дверь в коридор изнутри обита толстым слоем войлока. Конечно, для того, чтобы защитить директора от школьного шума. И чтобы никто не услышал твоих криков.

Джулиус встает у следующей двери, негромко стучит в нее — с уверенностью и тактом, приличествующими старшему ученику. Дверь открывается почти мгновенно, и появляется лицо Ренфрю в обрамлении светлых волос и бороды.

— Вы здесь, Аргайл. Хорошо. Посидите. — Потом, заметив, что Джулиус намерен уйти, он добавляет: — Вы тоже.

Ренфрю закрывает дверь, и Джулиус не успевает спросить, зачем ему нужно остаться.

Они сидят на противоположных скамьях: Томас — спиной к окнам, Джулиус — лицом к ним и луне, что дает Томасу возможность рассмотреть его. А ведь Джулиус слегка поник после этого «Вы тоже». Развязность и уверенность в том, что ему принадлежит весь мир, куда-то делись. Похоже, он покусывает губы. Это миловидный молодой человек, вынужден признать Томас, белокожий и темноволосый. Он ждет, когда Джулиус встретится с ним взглядом, и нагибается к нему:

— Не болит? Зуб, я имею в виду.

Джулиус отвечает не сразу, скрывая свои эмоции, в чем он изрядно преуспел.

— Тебя ждут серьезные неприятности, — говорит он наконец. — Я здесь только как свидетель.