Дым и зеркала

— Нет. — Собственная тайна Ричарда заключалась в том, что он еще даже не начал мастурбировать. Все его друзья постоянно этим занимались, поодиночке, парами или в группах. А он был на год моложе и никак не мог понять, почему вокруг этого такой ажиотаж; сама мысль об этом была ему неприятна.

— Всюду сперма. Густая, как слизь. Им нравится, когда ты засовываешь их член себе в рот, и они кончают.

— Ффу!

— Не так уж и противно. — Пауза. — Знаешь, мистер Эликид считает тебя очень умным. Если бы ты захотел присоединиться к его группе, он бы, возможно, согласился.

Закрытая группа, в которой велись религиозные дискуссии, собиралась дважды в неделю, после школы, в маленьком холостяцком домике мистера Эликида, что через дорогу.

— Я не христианин.

— Ну и что? Ты ведь один из лучших по закону божьему, еврейчонок.

— Нет, спасибо. Слушай, у меня есть новый Муркок. Ты еще не читал. Про Элрика.

— Не может быть. Новых не выходило.

— Может. Называется «Глаза нефритового человека». Буквы там зеленые. Я его нашел в книжном в Брингтоне.

— Дашь потом почитать?

— Конечно.

Становилось холодно, и они пошли обратно, рука об руку. Совсем как Элрик и Мунглум, подумал Ричард, и это было так же важно, как рассказ про ангелов.

Ричард грезил наяву о том, как похищает Муркока и выпытывает у него тайну.

Если бы его в этот момент растолкали, он не смог бы сказать, что это была за тайна. Что-то про писательство — и про богов.

Ричарду было интересно, откуда Муркок берет свои идеи.

Возможно, из разрушенного храма, предположил он в конце концов, хоть уже и не помнил, как этот храм выглядел. Он помнил лишь тени, и звезды, и боль оттого, что приходится возвращаться к тому, что давно считал изжитым.

Он размышлял о том, все ли писатели берут оттуда свои идеи, или только Майкл Муркок.

Если бы ему сказали, что они просто все придумывают, из головы, он бы ни за что не поверил. Должно же быть место, откуда берется магия.

Разве не так?

Этот тип позвонил мне из Америки прошлой ночью и сказал: «Слушай, старик, мне нужно поговорить с тобой о твоей вере». Я ответил: «Я не знаю, о чем ты. Нет у меня никакой гребаной веры».

Майкл Муркок. Из разговора.

Ноттинг-хилл, 1976.

Полгода спустя Ричард прошел бар-мицву и должен был перейти в другую школу. Ранним вечером они с Джи Би Си МакБрайдом сидели на траве за школой и читали. Родители поздно забирали Ричарда из школы.

Он читал «Английского убийцу»[79], а МакБрайд был поглощен книгой «Дьявол несется во весь опор».

Ричард поймал себя на том, что щурится. Темно еще не было, но читать он уже не мог. Все предметы вокруг становились серыми.

— Мак! Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Вечер был теплым, а трава — сухой и мягкой.

— Не знаю. Может, писателем. Как Муркок. Или как Тэ Хэ Уайт[80]. А ты?

Ричард сидел и думал. Небо было серо-фиолетовым, и в нем осколком сна висела призрачно-серая луна. Он сорвал былинку и медленно растирал ее между пальцев. Он не мог теперь сказать: «Писателем», — это ясно. Получилось бы, что он повторяется. Но он и не хотел стать писателем. В самом деле. У него были и другие желания.

— Когда вырасту, — наконец сказал он задумчиво, — я хочу стать волком.

— Но это никогда не случится, — возразил МакБрайд.

— Может, и не случится, — сказал Ричард. — Там увидим.

Одно за другим зажигались школьные окна, и фиолетовое небо казалось теперь темнее, чем прежде, а летний вечер был исполнен нежности и покоя. В это время года дни длятся бесконечно, а ночи так и не наступают.

— Мне бы хотелось быть волком. Не всегда, а временами, когда темно. Я носился бы ночами по лесу, — сказал Ричард, словно про себя. — И ни на кого бы не нападал. Я был бы не таким волком. Только бегал бы в лунном свете в лесной чащобе и никогда не уставал, и не сбивался с дыхания, и мне не для чего было бы останавливаться. Вот кем я хочу быть, когда вырасту…

Он сорвал еще одну былинку, аккуратно оторвал от нее листики и принялся медленно жевать стебель.

И оба мальчика замерли в серых сумерках, плечо к плечу, ожидая, когда наступит будущее.

Холодные цвета

I.