Дым и зеркала

В два часа я иду по знакомому Лондону, то есть
он был мне знаком, пока делитом
из него не убрали важное нечто,
и вижу в костюме при галстуке человека;
как кормящая мать, прижимает псион-органайзер
а тот тянет свой хладный рот в поисках титьки,
знакомо мне это чувство, и слежу я, как дыхание
превращается в облачко пара.
Холод собачий в Лондоне, никогда не подумаешь,
что ноябрь; из-под земли доносятся звуки,
то поезда грохочут.
Странно: по нынешним временам метропоезд —
почти легенда,
а ездят в них девственницы да чистые сердцем;
остановки такие: Авалон, Лионесс и острова Блаженных.
Может,
придет открытка, а может, и нет.
А если туда вглядеться, становится ясно:
нет под Лондоном места для метро;
над люком я грею руки.
Из него вырывается пламя. А значительно ниже
мне улыбается бес, машет и корчит он рожи,
как в разговоре с глухими, иль дальними, иль чужаками.
Безупречное действо: то это вылитый гном,
какая программа, выше всяких похвал,
то Альберт Великий заархивирован в трех сидюках,
то Ключи Соломона, и цвет, и без цвета,
и все гримасы,
гримасы,
гримасы.
Экскурсанты вперились в ад через перила,
на обреченных (должно быть,
худшее из испытаний;
вечные муки еще выносимы в достойной тиши,
в одиночку,
но чтоб на людях, жующих
пончики, чипсы, орешки, на людях,
которым не очень-то и интересно…
Должно быть, они, грешники, так же себя ощущают,
как звери в зверинце).
Голуби машут крылами в восходящих из ада потоках,
возможно, им память подскажет,
что где-то поблизости есть тут четыре
льва, и вода, что не замерзает, а еще
истукан; на него экскурсанты глазеют охотно.
Каждый из них заключил сделку с бесом: десяток
чистых дисков за душу.
И каждый увидел родича в пламени том, машет, кричит: Эгей!
Эгей! Дядя Джозеф! Глянь, Нерисса, твой двоюродный дед
дядя Джо,
он умер раньше, чем ты родилась,
это он там, внизу, в трясине, по самые уши в пене
кипящей,
и черви, вон, видишь, ползают по лицу. А прекрасный
был человек. Мы все так рыдали
на кладбище.
Помаши-ка ты дяде, Нерисса, помаши-ка ты дяде.
Продавец голубей рассыпал на булыжниках в извести прутья,
а еще крошки хлеба, и ждет.
И меня приветствует кепкой.
«Ну как вам сегодняшний голубь, небось, понравилось?»
Я, согласно кивнув, шиллинг бросаю
(он вначале подносит руку с железкой: не волшебно ли
золото,
и только после берет в ладонь).
Я говорю: по вторникам. По вторникам приходите.

III.