Дым и зеркала

— Но вы сказали, вам нужна мышеловка…

— Понимаете, я хочу гуманную мышеловку. Типа западни. Чтобы дверца за ней захлопнулась, и она не могла выбраться наружу.

— А как же вы ее убьете?

— Никак. Ее можно отвезти за несколько миль и выпустить. И она уже не вернется и не доставит беспокойства.

Теперь Бекки улыбалась, глядя на него так, словно он был самым любимым, самым сладким, бессловесным трогательным зверьком.

— Подождите, — сказала она, — я пойду посмотрю.

И скрылась за дверью с надписью «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД». У нее красивая попка, подумал Реган, она мягкая и привлекательная, совсем в духе унылого Среднего Запада.

Он выглянул в окно. Джейнис сидела в машине и читала журнал: рыжеволосая женщина в замызганном халате. Он помахал ей, но она на него не смотрела.

Бекки просунула в дверь голову.

— Вам повезло! — сказала она. — И сколько вы хотите?

— Можно две?

— Конечно.

Она снова ушла и вернулась с двумя небольшими зелеными пластмассовыми контейнерами. Пробила товар на кассе, и пока он путался со все еще непривычными банкнотами и монетами, пытаясь заплатить без сдачи, осмотрела ловушки, все так же улыбаясь, и теперь вертела в руках пакеты.

— Господи, — сказала она. — Что же они дальше-то придумают?

Когда Реган вышел из магазина, на него дохнуло жаром.

Он поспешил к машине. Металлическая ручка дверцы обожгла пальцы; мотор работал на холостом ходу.

Он забрался в машину.

— Я купил две, — сказал он.

В машине царила приятная прохлада от кондиционера.

— Пристегнись, — сказала Джейнис. — Тебе следует научиться водить, как это здесь принято, — наконец оторвалась она от журнала.

— Непременно, — ответил он. — Со временем.

Реган боялся водить машину в Америке: это было все равно что ездить в зазеркалье.

Они больше не разговаривали, и Реган прочел инструкцию на обратной стороне коробки. Там было написано, что главное достоинство такого типа ловушки заключается в том, что вам нет необходимости видеть мышь, прикасаться к ней и тем более брать в руки. Дверца захлопнулась — и дело с концом. И ни слова не говорилось о том, что в таком случае мышь еще жива, и не предлагалось, как следует с ней обойтись.

Когда они доехали до дома, он достал из коробок ловушки, положил в одну немного арахисового масла, засунув как можно дальше, а в другую — кусочек шоколада и установил на полу кладовки, одну у стены, вторую возле отверстия, через которое мышь, очевидно, сюда проникала.

Это были обычные западни: с одного конца дверца, с другого — стена.

В постели Реган потянулся и дотронулся до грудей спящей Джейнис; мягко, чтобы не разбудить. Они ощутимо налились. Жаль, что большая грудь его не возбуждает. Он поймал себя на том, что задумался, каково это — сосать грудь кормящей женщины. Ему представилось, что это должно быть сладко, но не больше того.

Джейнис крепко спала и все же придвинулась в ответ.

Он, наоборот, отодвинулся; лежа в темноте, пытался вспомнить, что нужно сделать, чтобы уснуть, стараясь перебрать все варианты. Было слишком жарко и душно. Когда они жили в Бейлинге, он засыпал мгновенно, он это точно помнил.

В саду раздался резкий крик. Джейнис шевельнулась и откатилась от него. Очень похоже на человеческий голос. Когда лисице больно, она может кричать, как маленький ребенок, Регану доводилось слышать такое, очень давно. Или, возможно, кошка. Или какая-то ночная птица.

Так или иначе, ночью умерло какое-то существо. Он в том не сомневался.

На следующее утро Реган обнаружил, что одна ловушка захлопнулась, но когда осторожно открыл ее, внутри было пусто. Кусочек шоколада кто-то надкусил. Он вновь придвинул ее к стене.

Джейнис тихо плакала в гостиной. Реган остановился рядом; она протянула руку, и он крепко ее сжал. Пальцы у нее были холодные. Она еще с ночи не переоделась, и косметики на ней не было.

Позже она позвонила по телефону.

Незадолго до полудня Реган получил с экспресс-почтой посылку с дюжиной дискет, с цифрами, которые должен был проверить, и рассортировать, и классифицировать.

До шести он сидел за компьютером, с маленьким металлическим вентилятором, который трещал, и дребезжал, и гонял по кругу горячий воздух.

В тот вечер, когда готовил, он включил радио.

«… говорится в моей книге. О чем либералы не хотят ставить нас в известность». Голос был высоким, заносчивым и нервным.

«Мда. Кое во что из этого, ну, типа, трудно поверить», — поддержал ведущий: глубокий голос, успокаивающий и приятный.

«Ну конечно трудно поверить! Потому что это противоречит тому, в чем они хотят нас убедить. Эти либералы и гмо-сексуалисты в масс-медиа, они не дают нам узнать правду».

«Что ж, дружище, это всем известно. А мы снова выйдем в эфир сразу после песни».

Песня была в стиле кантри. Реган обычно слушал местную национальную общественную радиостанцию; иногда там передавали новости зарубежного вещания Би-би-си. Видимо, кто-то перенастроил радио, предположил Реган, хоть и не мог себе представить, кто.

Он взял острый нож и, слушая песню, разделывал куриную грудку, аккуратно нарезая ее на готовые к жарке розовые кусочки.