Что-то ужалило его в щеку. Он машинально хлопнул по ней и, опустив руку, увидел кровь и полураздавленного комара, дергающегося у него на ладони.
Вернувшись на кухню, налил себе кофе. Ему хотелось чая, но чай здесь был невкусный.
Джейнис вернулась около шести.
— Как прошло?
Она пожала плечами:
— Прекрасно!
— Правда?
— Правда.
— Мне придется вернуться на следующей неделе, — сказала она. — Для проверки.
— Нужно удостовериться, что они не забыли в тебе инструментов?
— Типа того, — сказала она.
— Я приготовил спагетти болоньезе.
— Я не голодна, — сказала Джейнис, — и иду спать.
Она пошла наверх.
Реган работал до тех пор, покуда хоть что-то воспринимал. Тогда он поднялся наверх и тихо вошел в темную спальню. Разделся в лунном свете, бросая одежду прямо на ковер, и проскользнул в постель.
Он чувствовал рядом Джейнис. Тело ее сотрясалось, а подушка была мокрой.
— Джен!
Она лежала к нему спиной.
— Это было ужасно, — прошептала она в подушку. — Очень больно. Мне даже не сделали нормальную анестезию или хотя бы обезболивающего не дали. Сказали, если я хочу, они могут сделать укол валиума, но что у них больше нет анестезиолога. Доктор сказала, он не мог выдержать давления, и потом, это стоило бы дополнительно двести долларов, а никто не хочет платить… О, как же мне больно! — Теперь она рыдала, задыхаясь словами, словно их из нее вытягивали. — Как больно!
Реган встал с кровати.
— Куда ты?
— Я не хочу это слушать, — сказал Реган. — И не должен это слушать.
В доме было слишком жарко. Реган в одних трусах спустился вниз. Прошел на кухню, шлепая по линолеуму босыми ногами.
Дверка одной из мышеловок была закрыта.
Он поднял ловушку. Она была немного тяжелее, чем прежде. Приоткрыл дверцу, совсем чуть-чуть. На него уставились два глаза-бусинки. В буром мехе. Он снова захлопнул дверцу и услышал, как внутри ловушки кто-то скребется.
И что
Он не мог ее убить. Он никого не мог убить.
От мышеловки повеяло резким запахом мышиной мочи, и снизу она стала мокрой. Реган осторожно отнес ее в сад.
На него повеял легкий бриз. Луна была почти полной. Он опустился на колени, аккуратно поставил мышеловку на сухую траву.
И открыл дверцу.
— Беги скорее, — прошептал он, смущаясь звуком собственного голоса на открытом воздухе. — Беги же, маленькая мышка.
Мышь не шевельнулась. Ему был виден кончик ее носа у самой дверцы.
— Ну же, — повторил Реган.
Лунный свет был таким ярким, что он отчетливо все видел, видел очертания предметов и даже тени, только цвета недоставало.
Реган пнул мышеловку ногой.
И мышь наконец шмыгнула наружу. Выскочив из мышеловки, она остановилась, повернулась и побежала в сторону деревьев.
Но вдруг снова остановилась. И посмотрела в его сторону. Реган был убежден, что она смотрела прямо на него. У нее были крошечные розовые лапки. Реган проводил ее взглядом почти с отцовской теплотой и задумчиво улыбнулся.
Вдруг к ней метнулась серая тень, и мышь, беспомощно отбиваясь, оказалась в пасти крупной серой кошки, глаза которой горели в ночи зеленым огнем. Кошка прыгнула в кусты.
Какое-то мгновение он собирался броситься за ней и освободить мышь от ее челюстей…
Со стороны деревьев раздался резкий крик; обычный ночной звук, который на мгновение показался Регану почти человеческим, словно кричала женщина, от боли.
Маленькую пластмассовую мышеловку он забросил так далеко, как только мог. Он надеялся услышать, как, ударившись обо что-то, мышеловка разлетится на куски, но она беззвучно упала в кусты.
Тогда Реган вернулся в дом и запер за собой дверь.
Море меняет