Дым сигарет с ментолом (СИ)

А мне так жалко становится, но не себя, а мамку. Как представлю, каких страданий доставит ей такая новость, что единственная любимая доченька попала в какую-то иностранную тюрьму.

- Сори, - говорю. – А как эта страна называется?

- Демократическая республика… - дальше я уже разобрать не могу, из-за акцента.

Меня уводят, а он всё говорит и говорит мне вслед.

- Мы вытащим вас, мы вас обязательно вытащим, только не отчаивайтесь. Не стоит отчаиваться.

Меня снова куда-то везут, наверное, в место заключения. Никогда не была в тюрьме, даже близко к ней не подходила. Максимум что я делала, пока жила в России – почитывала паблики АУЕ, но не думаю, что эта информация мне хоть как-то поможет. Меня же сейчас везут в тюрьму в какой-то экваториальной стране, которая я даже не знаю, как правильно называется.

Для начала меня заводят в душ и жестами приказывают раздеться. Я не хочу этого делать при незнакомых людях, но конвой настаивает. Невероятного роста и размеров конвоирша кричит на меня, а я ни слова понять не могу.

- Нихт ферштейн, - повторяю я, хотя это же вроде как не по-английски. Мам, ну почему ты не заставляла меня учить иностранные языки?

Тогда мне приводят переводчицу и та на ломанном русском мне объясняет:

- Раздеться надо полностью.

- Зачем?

Но она тоже не принимает моих возражений.

- Если не сделаешь ты – мы сделаем это силой.

«Это уже аргумент».

Я отворачиваюсь к стене и с отсутствующим выражением лица стягиваю с себя футболку и шортики, оставаясь в одних только трусика. Стою и прикрываю груди руками.

- Полностью, - повторяет мне переводчица.

- Я стесняюсь, - пытаюсь объяснить я ей, но она не слушает.

- Раздеться полностью, - повторяет она.

- Ну, за что мне это всё, - хнычу я и едва не плачу, стягиваю трусики и кладу их на полочку в предбаннике, а сама захожу в душ. Включают воду, слава Богу, она не холодная, но всё равно не шибко тёплая, а ещё она какая-то мыльная. Похоже на опреснённую морскую воду. Здесь всё не как у людей, даже вода дурацкая, как же я ненавижу эту страну, как я не ненавижу эту жару, как я ненавижу этот экватор.

Мне выдают квадратный кусок мыла, которым даже мылится неудобно. Но всё же каким-то чудом мне удаётся помыться. А тем временем вещи мои забрасывают в стиралку, а вместо них выдают и хлопковые грубые серые трусы и лифчик (явно кем-то ношенные).

Ещё выдают полотенце. Волосы сушить нет времени, у них здесь как я поняла конвейер. Меня отводят в камеру. И я прям чувствую дыхание тюрьмы, этот вечны зной и постоянная сырость. Почему тут так сыро, когда во дворе так жарко? Пускай вся эта сырость высохнет, сухая жара не так невыносима как влажная, она как парилка, как сауна.

========== Глава 38 ==========

Меня заводят в помещение и плотно закрывают за мной дверь. Я поднимаю глаза и испуганно смотрю на камеру плотно набитую злобного вида рожами. Хотя это же женская тюрьма. Здесь все ещё не такие злобные, как могли бы быть. Но из-за того что все они до безобразия смуглые они мне кажутся злыми.

- Инглиш? – спрашивает одна из них, чётко подметив, что я иностранка.

- Ес, - отвечаю. Но сразу решают уточнить. – Раша.

- О-о-о, Раша, - и я слышу этот непередаваемы дьявольский хохот, от которого у меня буквально душа уходи в пятки.

«Выпустите меня отсюда».

- Раша, Раша, - радостно повторяет толпа, и навстречу мне выходит короткостриженная смуглая девушка с мужскими чертами лица.

- Ты из России? - искренне улыбается она своей беззубой улыбкой.

- Ес, - зачем-то отвечаю я по-английски. Привыкла уже так, ну и чёрт с ним.

- Окей, окей, - кивает она. – Не бойся, скоро обвыкнешься. Идём, покажу тебе твоё место.

Мы протискиваемся между шконок на которых сидят похожие на обезьян зэчки. Некоторые огромные и чёрные как гориллы, другие мелкие как мартышки, но всё равно для меня они все обезьяны, наверное, я стану расисткой в этой тюрьме.

- Не бойся, будешь вести себя нормально – тебя никто не тронет. – Она обнимает меня одной и рукой и прижимает к себе. – Главное держись возле нас.

- Я поняла, - отвечаю по-русски.

- Вот и умница, родную речь вспомнила. Падай на пальму, - показывает она мне верхнюю шконку.

«Я же говорю – обезьяны».

- Я беспокойно сплю по ночам, верчусь, могу свалиться с верхней шконки, - пытаюсь я объяснить, что хотела бы спать внизу, но не мне это решать, я же не у себя дома.

- А вот это плохо.

- Тогда под шконарём пусть ложится, - говори пожилая полная женщина с татухой на всё лицо. Она как-то сразу вызывает у меня чёткую ассоциацию с зоной.

- Хорошо, - отвечаю я и хочу уже ложиться, как меня перебивает первая.

- Да ну куда ты новенькую в первый же день под шконку засовываешь.

- Так она же легла, она сама согласилась, - мерзко смеётся та.

- Она же ничего ещё не знает…

«Да всё я знаю, под шконкой спят опущенные. Просто в женских тюрьмах нет опущенных. Я надеюсь…»

Слушаю их препирательства, и меня начинает подташнивать, толи климат такой то ли запах, то ли духота.

- Мне плохо, - говорю и вижу, что они не реагируют, а всё промеж собой спорят. - Меня сейчас вырвет. – Сглатываю я.