Дымка. Черный Красавчик (сборник)

Случилось мне раз везти особенно грузный воз, и часть дороги шла вверх по крутому подъему. Я то и дело останавливался, так как был не в силах идти далее. Мой возница не одобрял этого и беспрестанно хлестал меня кнутом.

– Ну, двигайся, лентяй, – приговаривал он, – или я тебя заставлю идти!

Я взялся снова за воз и протащил его несколько шагов, но должен был остановиться; тогда кнут заработал с новой силой; я налег изо всех сил. Признаться, обида была мне чувствительнее боли; я знал, что стараюсь сделать все, что могу, а меня неизвестно за что били. Последние силы пропадали от огорченья.

В то время как возница стал меня в третий раз бить кнутом, к нам подошла барышня и проговорила нежным, умоляющим голосом:

– Зачем вы так мучаете лошадь? Я уверена, что она не может больше везти этот воз. Смотрите, какая круча!

– Что делать, сударыня, – отвечал Яков. – Пусть хоть из кожи лезет вон, а необходимо вывезти воз.

– Разве он не слишком тяжел для одной лошади? – спросила барышня.

– Так-то оно так! Я говорил приказчику, что лишнее накладывают, да ему все равно, хоть еще двадцать пудов прибавит; мое дело слушаться, что он велит делать.

Он поднял кнут, но барышня остановила его.

– Постойте, пожалуйста, погодите! – сказала она. – Кажется, я сумею вам помочь.

Яков рассмеялся.

– Вы с вашей строгой уздой, подтягивающей голову лошади, мешаете ей напрягать свои силы. Я уверена, что, если вы снимете эту противную узду, лошадь пойдет лучше. Попробуйте, послушайте меня, – заключила она убедительно. – Я была бы вам так благодарна!

– Что ж, для барышни отчего и не попробовать, – сказал возница с усмешкой. – Насколько же прикажете опустить голову, сударыня? – спросил он.

– Снимите эту вторую узду совсем.

С меня сняли узду, и я, на радостях, опустил голову до самой земли. Какое блаженство! Я несколько раз поднимал и опускал голову, чтобы размять шею.

– Бедный, вот что тебе нужно было! – сказала девушка, гладя меня и трепля по шее рукой. – Теперь попробуйте ласковым словом ободрить его, – обратилась она к вознице. – Я уверена, что дело пойдет лучше.

Яков взялся за вожжи.

– Ну, вперед, Черныш! – сказал он мне.

Я склонил голову и налег изо всей силы на хомут. Воз двинулся, я, не останавливаясь, втащил его на гору и только там стал переводить дух.

Барышня шла за нами. Она подошла, когда я остановился, и опять погладила меня. Давно уж я не видал такой ласки.

– Вот видите, – сказала барышня вознице, – он добрый конь; как вы отпустили ему голову, он сделал все, что мог. Лошадь хорошая; вижу, что она знавала лучшие дни. Не надевайте больше этой узды.

– Ваша правда, сударыня. Лошадь пошла легче, как сняли двойную узду. Я буду помнить вперед. Но ведь не могу я один идти против всех. Все ездят на таких уздах.

– Нечего глядеть на то, что делают все, – продолжала барышня. – Лучше поступать хорошо по-своему, нежели дурно по безрассудному обычаю. К тому же теперь многие, даже из господ, бросают эту глупую моду. Наши каретные лошади вот уж пятнадцать лет ходят в свободной упряжке и лучше служат нам вследствие этого. Кроме того, и это всего важнее, – прибавила она серьезно, – мы не имеем права истязать немую божью тварь. Они, немые животные, не могут рассказать нам о своих страданиях, но они могут страдать так же, как и люди. Однако я не стану вас долее задерживать. Благодарю вас, что послушались моего совета. Я уверена, что вы им и впредь воспользуетесь с выгодой для себя. Прощайте!

С этими словами она удалилась легкой поступью, и я больше не видал ее.

– Вот настоящая барышня! – рассуждал сам с собою Яков. – Вежливая какая, разговаривала со мной, как с господином. И она говорила совершенную правду. Я буду помнить ее слова, во всяком случае на подъемах.

Справедливость заставляет меня заявить, что он исполнил свое обещание. Но тяжелые возы не переводились у нас. Лошадь может вынести многое, всего же хуже для нее – постоянно возить кладь выше своих сил.

Я кончил тем, что изнемог совсем, и на мое место купили новую лошадь. Скажу, кстати, еще об одном неудобстве, которое заставляло меня страдать у хлебного торговца. Конюшня у нас была плохо освещена. В ней было одно маленькое окно в конце ее, так что в стойлах было почти темно.

Кроме того, что это удручало меня, мои глаза стали слабее от резкого перехода из темноты на свет. Несколько раз я спотыкался на пороге конюшни и не знал, куда иду.

Если б я дольше остался на этом месте, кончилось бы тем, что я стал бы близоруким на всю оставшуюся жизнь, а это для лошади величайшее несчастье, так как я слышал, что легче править совсем слепой лошадью, нежели близорукой. Близорукость делает лошадь очень пугливой. Но хлебный торговец меня вовремя перепродал, не причинив еще моим глазам непоправимого зла. Теперь я попал к крупному содержателю наемных экипажей.

XLIV. Тяжелые времена

Я никогда не забуду моего нового хозяина. У него были черные глаза, нос крючком, рот, полный зубов, как у бульдога, и голос такой резкий, что он напоминал собою скрип телеги, едущей по песчанику.