– Знаешь, Задиг, в моем детстве случались времена, когда у нас в доме не было ничего, кроме лепешек из проса. Мы были так бедны, что питались даже рисовым отваром. А заправкой риса нам служили только сырой лук, перец чили, да еще маринованные манго. Раз-другой в месяц нам доставалось по кусочку вяленой рыбы, считавшейся лакомством. А теперь вот… – Бахрам смолк и огляделся. – Жаль, мама не видит всего этого. Интересно, что она сказала бы.
Задиг лукаво усмехнулся:
– Интереснее, как она отнеслась бы к тому, что все это благодаря опию.
Слова эти, сказанные вроде бы в шутку, Бахрама задели, и он еле сдержался, чтобы не ответить резко. Отставив стакан с чаем, он спокойно проговорил:
– Я знаю, что она сказала бы – «Без грязной почвы лотос не расцветет». Она бы поняла, что сам по себе опий ничего не значит, он всего лишь почва, важно, что из нее произрастает.
– И что же из нее произрастает, Бахрам-бхай?
Бахрам выдержал взгляд приятеля.
– Будущее, Задиг-бей, вот что. Если все сложится и я получу прибыль, то смогу проложить новый путь для себя и, возможно, для всех нас.
– Новый путь? О чем ты?
– Как ты не понимаешь: мы живем в мире, построенном другими. Если не воспользоваться изредка открывающимися возможностями, нам в нем не удержаться, нас вытеснят. Я видел, как это произошло с моим тестем, и не допущу, чтобы подобное случилось со мной.
– А что стряслось с твоим тестем?
Бахрам прихлебнул чай.
– Я расскажу тебе историю «Анахиты». Прекрасный корабль, верно? Покойный тесть в него всю душу вложил. Годами он строил корабли для англичан – для Ост-Индской компании и королевского флота. Построил пять фрегатов, три линкора и несколько малых судов. Оснащенные по последнему слову техники, они были лучше и дешевле тех, что спускались на воду в Портсмуте и Ливерпуле. И что, по-твоему, сделали английские корабелы, поняв это? Когда им выгодно, британцы рассуждают о свободной торговле, но тут озаботились так изменить правила, чтобы компания и королевский флот больше не смогли заказывать корабли в Бомбее. А потом изобрели законы, по которым использование кораблей индийской постройки в зарубежной торговле стало чересчур дорогим удовольствием. Мой тесть одним из первых понял, куда ветер дует. Он сообразил, что в таких условиях бомбейскому кораблестроению не выжить. Потому-то и захотел, чтобы «Анахита» стала его лучшим творением. Он не раз говорил мне: видишь, что происходит с нашими верфями? То же самое случится со всеми нашими ремеслами. Надо искать другой путь, иначе нас сметут, это лишь вопрос времени.
– Что-то я не совсем понимаю, Бахрам-бхай.
– Это означает, что нам надо найти свой собственный путь. Мы должны вести дела там, где переменой законов нас не оставят за бортом.
– Это где же?
– Не знаю. Может, в самой Англии. Или еще где в Европе. А то и в Китае. – Бахрам хитро улыбнулся. – Наверное, мы смогли бы обустроить свое собственное государство. Совсем маленькое. Когда денег много, это вполне возможно.
Задиг расхохотался:
– Выглядит подстрекательством к бунту!
– Неужто? – удивился Бахрам, усмехнувшись. – Вздор! Я верноподданный ее величества…
Закончить он не успел, потому что дверь распахнулась и на пороге возник запыхавшийся Вико.
– Патрон, только что был посыльный от Уэтмора. Созывают собрание. Срочно!
И вот опять, милая Пагли, я продолжаю прерванное письмо, однако ничуть не жалею о том, что мне помешали, ибо помеха была необыкновенно желанной! Скажу только, что вскоре после того как открыл дверь, вместе с Чарли Кингом я очутился в лодке, направлявшейся к Французскому острову!
Этот внушительный кус земли, располагающий холмами и возделанными долинами, лежит за островом Хонам по направлению к Вампоа. Иностранное кладбище обустроено на лесистом склоне, неподалеку от берега. Тихий уголок этот составляет контраст суете на реке, до которой меньше мили. Рядом с кладбищем бежит ручей в обрамлении высоких деревьев, бросающих тень на могилы. Окутанная грустью картина напоминает о сельских пейзажах Констебля: из высокой травы выглядывают обросшие мхом покосившиеся надгробья. Горестно читать их надписи, ибо жизнь тех, кто под ними лежит, оборвалась на заре, и я не мог отделаться от мысли, что я уже старше большинства из них.
Могила Перита одна из немногих ухоженных – Чарли платит местному селянину, чтоб за ней приглядывал. Когда мой друг возложил цветы и, преклонив колени, прочел молитву, я заметил слезу, скатившуюся по его щеке.
Все, больше не буду о том говорить, иначе опять расплачусь; добавлю только, что сцена эта была невероятно трогательной, и я, не имея сил сдержаться, промочил свой платок насквозь.