Приноровиться
к хозяйской манере вести дела оказалось непросто. В прошлом, когда Нил нанимал писцов и секретарей в свою контору, ему не было нужды вступать с ними в долгие обсуждения, поскольку они гораздо лучше его разбирались в давних правилах, регулирующих форму и содержание деловых бумаг. Позже, когда его обвинили в подлоге, он, дожидаясь высылки в калькуттской тюрьме Алипор, заработал немало льгот тем, что от имени других заключенных писал письма; однако это не требовало особых усилий, ибо его неграмотные товарищи по несчастью, адресуясь к родичу или узнику в соседнем блоке, предоставляли Нилу самому подбирать слова и формулировать мысли.С таким письмоводительским опытом Нил оказался не слишком готов к требованиям Бахрама, послания которого, редко следуя установленной форме, имели целью оповестить партнеров о ситуации в Южном Китае. Кроме того, хозяин, не выказывая никакого почтения к секретарю, относился к нему как к прислужнику, занимающему место где-то между лакеем и менялой, и считал его главной обязанностью отсеять всю словесную шелуху, дабы выловить зерна хозяйской мудрости.
Работа осложнялась манерой Бахрама диктовать: он никогда не садился, но безостановочно расхаживал по комнате, чем еще больше взбаламучивал витиеватые словесные потоки, заиленные осадками разных языков – гуджарати, хиндустани, английского, пиджина и кантонского диалекта. Перебивать это словоизвержение было немыслимо: любая остановка ради уточнения смысла фразы или значения слова грозила раздраженной отповедью – все вопросы потом и лучше к Вико. Приходилось напряженно вслушиваться в речь хозяина, напоминавшую журчанье талой воды, и внимательно следить за его жестами и мимикой, которыми он не только подчеркивал, но зачастую переворачивал смысл сказанного. Упустить эти невербальные сообщения было никак нельзя: однажды Нил нарвался на суровый выговор, добросовестно записав за хозяином «Мистер Модди подтверждает свою готовность уступить».
– Вы что, не видели, как я вот этак сделал рукой? – взъярился Бахрам. – С чего вы взяли, что я согласен? Неужто не ясно, что это категорический отказ? Заснули вы, что ли?
Кроме того, ужасно мешал нескончаемый шум за окном; конторка секретаря стояла в дальнем углу комнаты, но и там ее накрывали доносившиеся с улицы крики разносчиков, вопли пьяных матросов, нытье попрошаек, стук нищенских трещоток, посвист птиц, которых в клетках вынесли на прогулку, и звон гонгов, возвещавших о шествии важных персон. Какофония на майдане менялась ежеминутно.
Еще больше сей источник шума отвлекал хозяина, который часто, смолкнув на полуслове, замирал перед окном, точно зачарованный. Глядя на его силуэт в куполе тюрбана и широкой ангаркхе, Нил порой задумывался, не нарочно ли Бахрам принимает этакую царственную позу, стремясь впечатлить прохожих на майдане. Однако хозяин не мог долго оставаться в покое: стряхнув задумчивость, он вновь энергично вышагивал по комнате, словно пытаясь убежать от навязчивой мысли или воспоминания. Но вскоре настроение его менялось, ибо, снова глянув на улицу, он замечал приятеля или доброго знакомого; подскочив к окну, Бахрам раскланивался и выкрикивал приветствие на гуджарати (
Потом хозяин вновь возвращался к диктовке, но часто забывал, на чем остановился. Бахрам хмурился и отдавал приказ таким резким тоном, словно потерял мысль по вине Нила:
– Так, ну-ка прочтите все с самого начала.
Прибытие утреннего чая с самосой означало, что Нил может покинуть контору. Внимание хозяина переключалось на менял, счетоводов и прочих работников. Удалившись в свою закоптелую каморку рядом с кухней, Нил начинал превращать хозяйские размышления в связный текст на хиндустани или английском. Работа была трудной и долгой, но отнюдь не скучной; переписывая насталиком или латиницей окончательный вариант документа, Нил поражался нетривиальной манере Бахрама вести дела. В его бумагах не было цветистости, канцелярщины и шаблонных выражений, в свое время так свойственных деловой корреспонденции Нила, но только конкретика: как колебания цен отразятся на его деле?