Дымная река

– Похоже, китайские власти хорошо изучили отношение европейцев к опию. В своих странах те строго лимитируют его оборот, но свободно продают на Востоке народам, на чьи земли и богатства позарились. Автор приводит пример острова Ява: европейцы соблазнили яванцев опием, после чего легко их поработили. Они прекрасно осознают мощь этого зелья, и потому в своих странах держат его под контролем, не гнушаясь суровыми мерами и жестоким наказанием. Китай, считает автор, должен пойти этим путем. Он предлагает дать всем курильщикам опия один год на исправление. После этого срока всякий, кого уличат в употреблении или продаже опия, будет объявлен виновным в тяжком преступлении.

– И что это означает?

– Смертную казнь, сет-джи – мот ки саза. Все, кто имеют дело с опием, заслуживают смерти.

Бахрам недоверчиво фыркнул.

– Что за чушь? Наверное, тут какая-то ошибка. – Он подошел к Нилу и заглянул через его плечо. – Покажите, где это написано.

– Вот, сет-джи. – Нил ткнул пальцем в абзац. – Видите, здесь сказано: нарушитель приговаривается к смерти, а дети и внуки его не допускаются на государственную службу.

– Хватит! Я не умею читать, что ли?

Нахмурившись, Бахрам пробежал глазами абзац, но потом лицо его прояснилось, глаза засияли.

– Однако это всего лишь памятная записка, верно? Какой-то чертов умник настрочил, их пишут сотнями. Император выкинет и забудет. У него забот, что ли, мало? С женами бы разобраться и прочим. Мандарины не потерпят никаких новшеств, иначе где им взять навар, чем набить трубку? Они-то, долдоны эти, и есть самые заядлые курильщики.

С Хью Гамильтоном Линдси, нынешним председателем кантонской Торговой палаты, Бахрам был знаком много лет. Этот румяный толстяк с обволакивающими манерами кем-то доводился графам Балкаррес из знатной шотландской династии. В Китае, где он прожил лет шестнадцать, Линдси пользовался всеобщей любовью и слыл добрым малым, который ничуть не задается. Бахрам, не раз у него обедавший, знал его как хлебосольного хозяина и, самое главное, как взыскательного гурмана.

И вот нынче, охваченный радостным предвкушением, он выбирал наряд для званого ужина. Ангаркха уступила место белой полотняной джаме до колен, которая была скромно украшена парчовыми вставками, а в горловине и на манжетах оторочена зеленым шелком. Обычно к ней надевались шаровары, но сейчас Бахрам предпочел черные рейтузы с прошивкой серебряной нитью. Погода стояла теплая, и потому верхней одеждой стала кремовая чога с вышивкой из золотистого и серого бисера. Завершил наряд тюрбан чистейшего малмалского муслина. Вооружившись изящной тростью с набалдашником из слоновой кости, Бахрам позволил опрыскать себя его любимым розовым маслом и, немного постояв в пахучем облаке, вышел из комнаты.

Ужин намечался в столовой Палаты, до которой от Ачха-Хон было всего пять минут ходу. Однако местный обычай требовал нанять фонарщика, даже если идти недалеко. Бахрам всегда нанимал одного и того же сопровождающего по имени Апу, известного своей удивительной способностью возникать в нужный момент. И еще он, похоже, обладал сверхъестественным воздействием, отпугивающим попрошаек и прочее отребье с майдана. Нынче, как и прежде, Апу появился ровно перед заходом солнца, и Бахрам тронулся в путь. Расшитая чога, развевающаяся под ветерком, и бумажный фонарь, сияющий над белым тюрбаном, делали его весьма заметной фигурой, но благодаря мощным флюидам своего спутника он был единственным прохожим, кого не осаждали докучливые просьбы о подаянии.

Шумная суета майдана подняла ему настроение, навеяв воспоминания о первых годах в Кантоне. Бахрам огляделся: вдали маячила громада башни Умиротворение моря, а серые стены цитадели смотрелись театральным задником, хорошо оттенявшим узкие фасады факторий в подсветке закатного солнца – арочные окна словно подмигивали, украшенные колоннами портики как будто улыбались, приветствуя старинного друга. Бахрам переполнился гордостью собственника – даже через столько лет было приятно ощутить себя неотъемлемой частью этой декорации, о чем другие чужеземцы могли только мечтать.

У ворот датской фактории стояли два охранника в чалмах. Выходцы из колонии датчан Транкебар, что под Мадрасом, они хорошо знали старейшину индийской общины и, склонившись в поклоне, пропустили его на территорию.

Пересекая двор, Бахрам отметил, что гости уже собрались – из окон ярко освещенных гостиной и столовой доносились голоса и звяканье бокалов. На пороге гостиной он остановился и оглядел зал: одеяния почти всех приглашенных были в черно-белой гамме, и, стало быть, его появление в наряде, под светом свечей сверкающем золотой и серебряной вышивкой, произведет сильное впечатление; Бахрам расправил подол чоги, готовясь предстать во всей красе.