Дымная река

— Вы знаете, как Жемчужная река получила свое название? — спросил он и, услышав мой отрицательный ответ, направил подзорную трубу на остров неподалеку от иностранного анклава — каменистый кусочек суши с руинами построек, чужеземцами прозванный «Голландской дурью». — Китайцы именуют этот остров иначе — Жемчужным. Легенда гласит, что его не было до приезда заморского торговца драгоценностями — то ли араба, то ли армянина, то ли индуса. Независимо от роду-племени, для своего ремесла он был слишком неловок, ибо самый дорогой жемчуг уронил в реку. Вы подметили, какие тут мутные воды, в которых все мгновенно исчезает? Все, но не тот жемчуг. Лежа на дне, он светился, точно фонарь, и медленно рос, покуда не превратился в остров. С той поры водный поток, называвшийся «Западной рекой», получил имя Чжуцзян, то бишь Жемчужная река.

Вообрази, как я был ошарашен!

— Немыслимо! — воскликнул я. — Неужто я должен поверить, что своим именем Жемчужная обязана индусу?

— Да, сие вполне возможно, — кивнул Задиг-бей.

— А что произошло потом? Почему арабы, персы и индусы отсюда убрались?

— История знакомая: династия Тан пришла в упадок, народ разобщился. Возникли голод, беспорядки, и, как обычно в такие времена, нашлись смутьяны, постаравшиеся взвалить вину на чужаков. Повстанцы ворвались в город и убили всех — мужчин, женщин и детей, сто тысяч с лишним человек сгинули в потоке крови. Память о том была столь горька и неизгладима, что целые столетия заморские гости сюда не казали носа. — Задиг-бей помолчал и гордо улыбнулся. — Но когда иностранцы вновь проторили дорогу в эти края, первыми были мои земляки.

— Армяне? — уточнил я.

— Да, — кивнул Задиг-бей. — Одни посуху прибыли из Лхасы, где со времен Римской империи была большая армянская община. Другие морем добрались из Персии и с Индостана. К четырнадцатому веку в Кантоне жили сотни армян. Одна женщина даже построила армянскую церковь.

— Прямо в городе, обнесенном стенами?

— Вероятно. Только учтите, это было почти пятьсот лет назад, тогда стены здесь не стояли.

— Но, значит, иностранцев допускали в город?

— О да, ведь запрет ввели всего около ста лет назад. — Задиг-бей вновь развернул трубу к «Голландской дури». — Когда в Кантон прибыли первые голландцы, им потребовалось место для пакгаузов, какие португальцы обустроили себе в Макао. Им выделили этот островок, и голландцы испросили разрешение построить там госпиталь для хворых моряков. Ну как этому откажешь? Китайцы дали добро, и голландцы завезли на остров уйму странно тяжелых кадок и бочонков, в которых, по их словам, были провизия и стройматериалы. Но как-то раз одна такая бочка упала, раскололась, и из нее выкатились пушечные ядра! «Что же это за еда для хворых?» — спросили китайцы, но ответа, естественно, не получили. Стало ясно, что под видом госпиталя голландцы затеяли строительство форта! Уличив их в обмане, китайцы не устроили скандал, но избрали путь, который отныне стал их излюбленной тактикой в противостоянии с европейцами: бойкот. Они перекрыли подвоз провианта, и вскоре голландцам, подъевшим все свои запасы, пришлось покинуть остров. Китайцы уразумели, что европейцы ни перед чем не остановятся ради захвата их земель, но, надо отдать им должное, они, в отличие от других восточных наций, люди практичные. Если возникает проблема, они ищут ее решение. И вот чем они ответили — Городом чужаков. Он возник не от желания китайцев держать на удалении всех иноземцев, но оттого, что европейцы дали им массу поводов для недоверия.

Ты не представляешь, милая Пагли, какое живительное воздействие оказал на меня этот рассказ!

Кантон предстал в совершенно ином свете, и явись передо мною Джаква, я бы сказал ему, что я вовсе не из тех чужаков с пушечными ядрами, но скорее тот, кого в эпоху Тан сюда влекло искусство — живопись и фарфор.

К счастью, объяснения эти не понадобились, ибо на другой же день на пороге моем возник Джаква собственной персоной! Рука его была в лубке, наложенном костоправом, но это не помешало ему заключить меня в дружеские объятья!

Ты, конечно, понимаешь мою радость от того, что Джаква ни на миг не приравнял меня к злодеям с майдана: напротив, он ужаснулся, узнав об обвинениях, какие обрушили на меня его товарищи. Позже он укорял их столь яростно, что в знак извинения они преподнесли мне картину, на которой мы с Джаквой рука об руку прогуливаемся по майдану. Пусть это не шедевр, но я в жизни не владел ничем драгоценнее!

Так что, о моя прекрасная роза Паглсбери, все опять хорошо: я воссоединился с другом, хандра меня оставила, и я так счастлив, что не могу представить день, когда придется покинуть этот город…

Даже на секунду не допускай мысли, милая Пагли, что я забыл о твоих камелиях — ничуть! Как только возобновится движение на реке, я тотчас предприму новую попытку добраться до Фа-Ти.