Дымная река

— «В прошлом эдикты против опия выходили один за другим, и мы, губернатор и его заместитель, не раз отдавали соответствующие команды и прибегали к увещеваниям. Однако вы озабочены только своей выгодой, и потому все наши слова влетали вам в одно ухо и тотчас вылетали из другого. Наш великий император, питающий глубокое отвращение к пагубному пристрастию, денно и нощно размышлял, как избавить страну от сей напасти. Он приказал министрам своего двора подумать и разработать планы. Кроме того, император только что назначил высокопоставленного чиновника своим особым комиссаром в Кантоне, дабы здесь опробовать предлагаемые меры. Комиссар уже в пути и вот-вот прибудет. Его задача — пресечь тлетворную пагубу, с корнем вырвать зло; даже если топор в его руке преломится, даже если лодка под ним даст течь, он не остановится, пока не выполнит свой долг».

— Там что-нибудь сказано о предполагаемых способах борьбы?

— Да, сет-джи. «Со всем почтением мы получили указ, предписывающий адмиралам всех баз и командирам гарнизонов направить войска для поимки местных контрабандистских лодок и выдворения подозрительных чужеземных судов из наших вод. Как стало известно, уже проведены сотни арестов. Что касаемо злодеев, поседевших на сей гнусной торговле, их ждет суровое наказание, как было с преступником Хо Лао…» — Нил осекся, не дожидаясь окрика. — Мааф карна, прошу прощения, сет-джи.

Но это извинение, напротив, усугубило тревогу Бахрама: секретарю что-то известно? Челядь тайком обсуждает состояние хозяина?

В голове пульсировала боль, и Бахрам решил прилечь.

— Пока все, мунши-джи. Я вас позову, как буду готов.

— Хорошо, сет-джи.

Через день-другой пришла редкая гостья — хорошая новость: чужеземным кораблям вновь разрешено заходить в Кантон. Но тут же выяснилось, что численность опийной флотилии, стоявшей на якоре возле островов, возросла за счет новых судов из Бомбея и Калькутты.

Затем хлынули письма, поведавшие о состоянии опийного рынка в Индии. Бахрама ошеломило известие, что прошедший год оказался небывалым по урожайности мака, рынки Бомбея и Калькутты перенасыщены, цены на опий обвалились, теперь им торгуют все кому не лень.

Новость огорчила чрезвычайно: досадно было узнать, что, стоило чуть-чуть подождать, и весь груз обошелся бы вдвое дешевле, но, хуже того, теперь отпал вариант вернуться домой с полными трюмами — при нынешних индийских ценах на опий не удастся окупить даже малую долю затрат.

А через день-другой в Кантон потянулись бомбейские купцы — в основном парсы, слегка разбавленные мусульманами и хиндустанцами. Почти все — молодые мелкие торговцы, прежде не бывавшие в Городе чужаков. Среди них оказался родственник Ширинбай — Диньяр Фердун-джи. Бахрам давно его не видел и очень удивился, когда в контору вошел весьма симпатичный молодой человек с волевым подбородком, рослый и плечистый.

— Диньяр, ты ли?

— Он самый, дядюшка. — Парень одарил крепким рукопожатием. — Как поживаете?

Бахрам отметил его хорошо скроенные брюки, сюртук превосходного сукна, идеально повязанный галстук и черную блестящую шляпу вместо тюрбана.

Диньяр привез подарки от Ширинбай и дочек — обновки к наврузу, персидскому Новому году, наступавшему в марте. Передав гостинцы, он стал расхаживать по конторе, с чуть насмешливой улыбкой разглядывая ее обстановку. Все это время он неумолчно стрекотал по-английски, передавая приветы и весточки от бомбейских знакомых.

Удивленный его свободным владением иностранным языком, Бахрам спросил на гуджарати:

— Алту соджху инглиш болвану кахен тхи сейкхию дикра? Сынок, где ты выучился так хорошо говорить по-английски?

— Тетушка наняла мне учителя, мистера Вустера. Знаете его?

— Нет.

Тем временем Диньяр подошел к окну и посмотрел на майдан.

— Отличный вид, дядюшка! Я бы хотел когда-нибудь занять эту комнату.

Бахрам усмехнулся:

— Сперва наладь свое дело, сынок, такие апартаменты недешевы.

— Они того стоят, дядюшка, отсюда видна жизнь города.

— Это верно.

— За той декабрьской передрягой вы наблюдали из этого окна?

— Какой еще передрягой?

— Когда на площади хотели казнить… этого, Хо… как его?

— Кай най. Понятия не имею. — Бахрам тяжело опустился в кресло и отер лоб. — Прости сынок, дел невпроворот…

— Конечно-конечно, дядюшка, зайду попозже.

Весь день Бахрам отворачивался от окна, чтобы ненароком не глянуть на майдан. Но вечером, когда он уже готовился отойти ко сну, с улицы донесся странный шум — нечто вроде песнопения, сопровождаемого треньканьем цимбал.

Теперь не выглянуть было невозможно. Раздернув шторы, Бахрам увидел дюжину человек, собравшихся в центре майдана. Колеблющееся пламя свечей тускло освещало их лица — все китайцы, но не из тех, что обычно наведывались на площадь: некоторые, включая запевалу, были в балахонах даосских священников.