Дымный конус

— Зачем? — с трудом сдерживаясь, спросил Рест. — Ты оставил без заработков не только старателей третьего конуса, но и всех жителей долины. Бральоты — наше единственное богатство. Если разболтать, что ты здесь увидел и сделал, разорены будут не только старатели, но и ювелиры, владельцы гостиниц и таверн, и даже крестьяне, потому что некому будет покупать их хлеб. За пятьсот верст на рынок не поедешь, а здесь наступит всеобщая нищета.

— Я вижу, вы способны думать не только о себе, но и о людях вообще. Это признак мудрости. В таком случае, не скажете ли вы, сколько вам лет?

— Причём здесь возраст? Мне двадцать три. И как, это что-нибудь меняет?

— Меняет, — ответил Уконти и надолго замолк.

Проход к основанию третьего конуса оказался широк, так что по нему можно было ездить в повозке. А вот света в соседнем зале не было. Уконти включил фонарь, дающий сильный луч. Прежде Рест таких не видел. Хотя, городские привозят много диковин.

— У меня электрический фонарь, — пояснил Уконти, — их стали делать совсем недавно. Здешний свет, по всему судя, тоже электрический. Вы прежде встречались с таким?

— Сам не встречался, но слышал. Туристы любят похвастаться новинками. А у меня дома масляная лампа, и свет она даёт ничуть не хуже.

— Это я понимаю. Не понимаю другого. Ни одна электрическая лампа не может светить тысячу лет без перерыва. Она попросту перегорит. А здешние светят, и в третьем конусе свет погас, только когда падающая чаша оборвала провода, подводящие электричество. Хотелось бы знать, кто, когда и чего ради, создавал этот адский завод? Мы и сейчас не умеем ничего подобного, а они делали это тысячу лет назад.

— Почему тысячу?

— Потому что легендам, в которых упоминаются конусы, больше тысячи лет.

— Конусы были всегда.

— И, по-вашему, всегда тележки ездили над чашей, и в них грузились бральоты, настоящие, а не та мелочёвка, что вы собираете на склонах… Нет уж, это сделано искусственно, не знаю, людьми или древними гигантами. А теперь производство заброшено и никому не нужно. Я, своим взрывом только ускорил агонию.

Широкий проход кончился, Рест и Уконти вошли в зал, располагавшийся под третьим конусом. Фонарь не мог осветить его весь, но и то, что Рест увидел, поразило его в самое сердце. Гигантский котёл, в котором варились бральоты, расколотый лежал на боку. Драгоценные кристаллы толстым слоем покрывали пол. Их было больше, чем сумели добыть люди за все годы старательской работы. Балки, по которым бегали вагонетки, погнулись, а тележки попадали вниз, довершив разгром.

— Да-а… — мрачно протянул Рест. — Это не починить.

На россыпи драгоценных камней он, кажется, не обратил внимания.

— Полагаете, это следовало бы чинить? Я думаю, нам надо подвезти побольше аммонала и в ближайшие недели взорвать остальные конуса.

— Ты не много на себя берёшь? — пресловутое спокойствие оставило Реста. — Тебе мало этих камней? Хочется ещё? Но ведь они ничего не будут стоить…

— По мне, так лучше, чтобы бральотов вовсе на свете не было.

— Кто бы тогда стал жить здесь? Жизнь держится на добыче бральотов.

— Не жизнь, а смерть. Вы все, даже те, кто ни разу не поднимался на конус, отравлены ядовитостью. Вы говорите, вам двадцать три года, но при этом выглядите стариком. Я вдвое старше, мне сорок восемь, но никто в долине не даст мне таких лет.

— Не может быть. Сорок восемь — столько не живут, разве что самые древние старцы.

— Это у вас не живут, рядом с конусами, где младенцы отравлены ещё в утробе матери, а в иных землях людям бывает и шестьдесят, и семьдесят лет, а порой и больше.

— Я слышал эти сказки. Даже если это правда, я в них не верю.

— Это правда, веришь ты или нет. А всему виной дымящие конусы. Ядовитость не просто лежит на склонах или осыпается вниз. Ветром её разносит по окрестностям. Она в вашем воздухе, воде, хлебе. Недаром ваш хлеб никто не покупает. У вас всё пропитано ядовитостью, а в других местах — чистота. Так вот, я хочу, чтобы у вас было также чисто, чтобы ваши дети жили долго и не кашляли по ночам.

— Теперь я, кажется, знаю всё, — твёрдо сказал Рест. — Есть железное правило: никогда не действовать, не узнав истину и не подумав, как следует. Сперва надо выслушать противную сторону, понять её доводы и только потом поступать, как считаешь нужным. Я выслушал и понял тебя. Ты сказал всё, что хотел. Жаль, что ты начал делать прежде, чем говорить. Теперь пришло время моих поступков.

Острым концом альпенштока Рест ударил недавнего собеседника в горло.

Уконти захрипел и упал на россыпь бральотов, сияющих в свете фонаря. Трудно сказать, хотел ли он закричать или произнести что-то, пробитое горло не позволило этого.

— Ты хорошо говорил, — произнёс Рест, обращаясь к умирающему, — но ты забыл главное. Бральоты, которые крадут наше здоровье, взамен дарят свободу. Кем бы мы были в твоих чистых землях? Нищими, меняющими здоровье на кусок хлеба. Так чем твоя жизнь, лучше нашего прозябания? Твоя главная ошибка — ты решил нас облагодетельствовать, не спросив, надо ли нам твоё благодеяние. Подумай над этим, пока у тебя есть полминуты жизни.