Дымовое древо

Колин зажал стакан между ногами. Вынул из левого нагрудного кармана сигару, а из правого – зажигалку.

– Ну и бардак у них здесь, верно?

– На всей планете. Наступили лихие времена, времена зла… Простите, я, наверно, несу какой-то болезненный бред?

Он явно так и подумал:

– Не представлял себе, насколько здесь у вас большая нагрузка.

Больше Колин ничего не сказал и молча допил чай. Скурил почти всю сигару, бережно смахнул уголёк, ткнув сигарой в древесный корень, а окурок сунул обратно в нагрудный карман.

Скоро пошёл сильный дождь, и они сели в «лендровер», а потоки ливня тем временем заливали дорожный асфальт и превращали его поверхность в ложе, усаженное стеклянными иглами.

– Посмотрим, сможем ли мы пополнить вам запасы продуктов, – сказал он. – Хотелось бы выделить для вас целый самолёт. Думаю, смогу. Посмотрим.

– Хорошо. Спасибо.

– Могу ли я быть полезен чем-то ещё?

– Можно мне окурок сигары, который у вас в кармане?

– Шутите?

– Нет.

– Вы курите сигары?

– Изредка.

– По-моему, лучше нам позволить вам делать всё, что вам угодно, – проговорил он. – Господи Иисусе, мы обязаны вам как-то помочь.

Она сказала:

– У меня есть Лан и Ли.

– Кто?

– С Лан вы ещё познакомитесь. Они вместе с Ли присматривают за медпунктом, пока я в отъезде.

– А-а. Действительно. У них есть подготовка?

– Они мне очень помогают. Официально никак не обучались. Но очень хорошо знают своё дело.

– Знаете, Кэти, вот поэтому я и ушёл из МФПД. Они же просто сбрасывают тебя посреди джунглей с картой и компасом – а дальше крутись как хочешь.

– Надо сказать, нам приходит помощь отовсюду. Американская армия выделяет для нас всякие нужные вещи. Делаем, что в наших силах.

– Вам помогает армия?

– На прошлой неделе я получила пол-литра ксилокаина. Весь вчерашний день и сегодняшнее утро дёргала больные зубы. Местные любят ксилокаин. В противном случае они идут к здешнему зубодёру, который ставит им ногу на грудь и орудует большими клещами. А если его нет, выковыривают у себя сами при помощи гвоздя. Плотницкого гвоздя! На такую операцию уходят целые сутки. Здесь живут очень стойкие люди.

– Не как филиппинцы, а?

– Филиппинцы очень гордые, но не стойкие.

– Они никогда не стыдятся своих страданий.

– Хотите верьте, хотите нет, но здесь мне нравится больше. В этой стране не осталось ничего, кроме голой правды.

– Тогда ладно, – произнёс Колин, и по его тону она поняла, что, должно быть, опять несёт болезненный бред.

Вернувшись тем вечером в медпункт, Кэти распустила ассистенток по домам и сварила на примусе немного риса.

Последние два дня её гамак занимал больной ребёнок. Кэти растолкла рис в плошке основанием ладони и полученным пюре накормила пациента, кладя ему палец в рот, тогда как его голова покоилась на другой её руке – лёгкая, как пустая яичная скорлупа. Ребёнок ничего не проглотил. Она попробовала залить в детскую бутылочку рисовый отвар с «кока-колой», но у ребёнка, мальчика лет пяти-шести, уже исчез сосательный рефлекс. Завтра утром или же сутками позже ребёнок, вероятно, уже умрёт. А даже если и выживет – попадёт в одну из клетушек в приюте имени Бао Дая.

Кэти села в широкое ротанговое кресло и докурила окурок дешёвой сигары Колина Раппапорта. В деревне было темно. Стонали дети, лаяли собаки, тихими голосами перекликались женщины. Вдали на дороге туда и сюда проносились огоньки велосипедных фар. Она вдыхала табачный дым, пока не ощутила головокружение и тошноту, бросила сигару на землю, занесла кресло внутрь, опустилась рядом с инсектицидной спиралью, возле хрипло дышащего ребёнка в гамаке, и уснула. Во сне Кэти видела, как люди очень отчётливо говорят по-вьетнамски, а она всё прекрасно понимает.

Наутро ребёнок уже сам приподымал голову и прихлёбывал воду и колу из чашки. Ветерок выживания долетал до некоторых, но не до всех. Ни надежда, ни отчаяние ничего не решали. Она выудила окурок сигары из грязи, в которую швырнула его накануне, очистила пальцами от пыли и торжественно докурила до конца.

* * *

На виллу приехала фура, а на ней прибыл месье Буке, брат безвременно погибшего доктора Буке, – тот самый, что приводил усадьбу в порядок, а теперь собирался заявить права на имущество покойного.

У Сэндса на этот день была назначена прогулка по окрестным деревням вместе с pere Патрисом, но под вечер, когда он вернулся, брат владельца – француз средних лет, почти пожилой, рослый, с длинным худым лицом и впалыми щеками, одевшийся как будто на рыбалку, в оливковые шорты и такого же цвета жилетку с множеством карманов, – всё ещё находился там, сидел во дворе и обмахивал лицо холщовой шляпой с подбородочным ремнём. Вместе с Сэндсом они выпили чаю. Английским гость владел выше среднего, причём поначалу завёл речь не о брате, а о женщинах.