Дымовое древо

В Себу у меня семья: женщина жена и трое детей. В законный брак мы не вступали. Загляни к ним как-нибудь, ладно? Жену зовут Кора Ын. Её двоюродный брат владеет магазином «Чудесная лавка Ына» рядом с портовыми складами. Он-то и сможет её для тебя разыскать. Помнится, я имел в собственности два здания по соседству. Какие именно, тебе скажет Кора. В наличности она смыслит больше, чем в операциях с недвижимостью, так что, возможно, ты окажешь мне любезность, проведёшь за неё продажу и проследишь, чтобы она получила деньги.

Знаю, Эдди, много воды утекло. Знаю, что навязываюсь, но не представляю, кого бы ещё о таком попросить. Все мои знакомые – такие же жулики, как и я.

Если это одно из двух полученных тобой писем, то извини меня за то, что связываюсь с тобой дважды, однако я не могу сказать с уверенностью, какое из них до тебя дойдёт. Скажу тебе так: для меня не составит труда написать одним письмом больше. Я убиваю здесь время тем, что пишу письма, не зная, по какому адресу их послать. Условия тут приемлемые: моюсь из общественного ведра, питаюсь рисом с кусочками рыбы без червей, да и вода вполне приятная на вкус. Не то что в японском лагере для военнопленных – ну том самом, в Бирме. Помнишь нашего полковника? По сравнению с его рассказами о «Сороковом километре» это место – натуральный вечер в «Поло-клубе».

Если случится тебе встретить кого-либо из нашей тогдашней компашки, то скажи ему, что полковник не умер. Тело его мертво, но он продолжает жить во мне. Что же до типов людей, которые утверждают, будто он не умер и в телесном смысле, будто он по сей день бегает по Юго-Восточной Азии с кинжалом в зубах и размахивает окровавленным кортиком или чем-то в этом роде, – они ошибаются. Он совершенно точно скончался. Уж поверь мне на слово.

Обвинения против меня останутся в силе. Повесят ли меня или просто сгноят в тюрьме, мне ещё довольно долго не гонять свободно по Юго-Восточной Азии. Так что позаботься о моей семье, а, старина?

Твой старый приятель

Шкип

(Уильям Френч Бене)

Ну надо же, что он вспомнил – «Поло-клуб»! Письмо пришло вместе с пачкой, которую Эдди взял с собою в клуб, чтобы просмотреть за обедом, – аэрограмма, написанная очень мелким почерком и со штампом Куала-Лумпура. Обвинения? Повесят? За что? Эдди ничего об этом не слышал. В редакции «Манила таймс» у него работал друг, который, возможно, мог обо всём этом справиться. Жив ли полковник? Он никогда не слышал об обратном, ни слова о кончине Фрэнсиса Ксавьера Сэндса до него не доходило. Он не пересекался ни с кем из «тогдашней компашки», но наверняка знал бы, что полковник мёртв, если бы тот и вправду умер.

Сколь часто думал он о Шкипе Сэндсе, столь редко предпринимал что-либо по этому поводу. Не сделал ни единой попытки его разыскать. Образ Шкипа будил в памяти убийство священника на реке Пуланги в 1965 году, что, безусловно, стало худшим поступком за всю жизнь Эдди, и ни обстоятельства, ни война, ни чувство долга, ни добрые намерения никакой роли тут уже не играли.