Дырчатая луна

Я хотя и «балконный житель», но знал, конечно, что среди нищих встречаются ребятишки. Такие уж нелегкие наступили времена... Но это была странная нищенка. Читательница! Много ли такой подадут!

Когда мы были метрах в трех, девочка глянула на нас и снова уткнулась в книгу. Но я почувствовал: не читает она, а ждет чего-то. Скорее, не милостыни, а чтобы мы поскорей проехали.

Но я не мог просто так проехать мимо. Словно в чем-то оказался виноват. И Сережка, видимо, чувствовал то же. Притормозил кресло, руки его дрогнули на спинке.

Девочка опять бросила быстрый взгляд. Сама белобрысая, а ресницы — как мохнатые черные гусеницы.

И глаза темные. Какие-то беззащитно-ощетиненные. Я отвернулся.

Сережка со спины шепнул мне в ухо:

— У меня нет ни копейки. А у тебя?

Я задергался, зашарил в кармане на шортах. Там лежала у меня латунная денежка в пятьдесят рублей. Не для покупок, а просто так. Мама подарила ее — новенькую, блестящую. Цены в ту пору скакали бешено, и полсотни рублей были уже, как говорят, «не деньги». Но каравай или батон купить было можно. Я перегнулся через подлокотник, осторожно опустил денежку на картонное дно.

— Спасибо, — сказала девочка одними губами. У нее было треугольное маленькое лицо и пыльные тени под глазами. Я промолчал, ежась от неловкости. Не говорить же «на здоровье» или «пожалуйста». Хотел уже толкнуть колеса, раз Сережка медлит. Но опять встретился с девочкой глазами. Она уже смотрела иначе, мягче, будто на знакомого. И вдруг спросила тихо, с пришептыванием:

— Ты почему на кресле? Ноги болят?

По-хорошему так спросила. И я ответил ей доверчиво, как Сережке:

— Если бы болели... А то просто не двигаются.

— Плохо это... — шепнула она.

— Чего уж хорошего...

Девочка взяла из пустой коробки денежку и вдруг улыбнулась:

— Красивая. Будто золотая...

Я не знал, что сказать на это. И уехать молча было уже неловко. А Сережка вдруг спросил озабоченно:

— Ты зачем здесь-то устроилась, за углом, на пустом месте? Тут люди почти не ходят...

Девочка перестала улыбаться.

— Зато никто не пристает. И читать не мешают...

— Но ведь и не насобираешь ничего, — настаивал Сережка.

— Ну и пусть... Я и не хочу.

— Не хочешь, а сидишь...

— Бабушка заставляет. Ей пенсию третий месяц не платят, вот она и говорит: «Иди, добывай на прокорм, пускай люди видят, до чего нас нынешняя власть довела...» Я сперва бутылки собирала на стадионе и на пляже, но там мальчишки прогоняют и отбирают, у них все места между собой поделены. И у нищих рядом с рынком тоже. А здесь можно...

Сережка тихо дышал у меня за спиной. Девочка вертела в пальцах монетку. Чтобы не молчать, я спросил:

— А что читаешь?

Она повернула ко мне растрепанную обложку. Это была книжка английской писательницы Энид Блайтон «Великолепная пятерка на острове сокровищ». Я ее читал. А Сережка, видимо, нет.

— Интересно? — спросил он.

— Да... Только я ее уже третий раз читаю, потому что других нету... Я ее на три бутылки из-под пива у одного пацана выменяла...

— У этой книжки есть продолжение, — сказал я. — Даже два. Хочешь, мы принесем?

— Правда? — У девочки подскочили светлые бровки, глаза под мохнатыми ресницами заискрились. Они были теперь как янтарные бусины. Я оживился.

— Конечно, принесем! Можем завтра!.. Сережка, можем?

— Само собой. Все равно ведь пойдем гулять.

Счастье опять накрыло меня — как пушистым одеялом. Оттого, что Сережка так меня понимает и что завтра снова мы будем вместе. А девочка смотрела и обрадованно, и с недоверием.

— Завтра в это же время, — подвел итог Сережка. — Жди на этом самом месте.

— Я весь день... буду ждать...

— Ну, пока... — И Сережка лихо развернул мое кресло. И покатил. Я даже не успел ничего сказать. Только метров через двадцать упрекнул его:

— Ну ты рванул с места. Даже не спросили, как ее зовут.

— Ох, верно... Подожди! — Он оставил меня и застучал по доскам кроссовками. Я, вывернув шею, смотрел из-за спинки, как он подбегает к девочке. Подбежал, постоял рядом несколько секунд и опять примчался ко мне.

Ее зовут... Странное какое-то имя. Вроде как

  Сойка...

— Может быть, Зойка?

— Может быть... Но Сойка лучше. Есть такая лесная птица.

И я согласился, что Сойка лучше...

Квартала два мы двигались обратно по улице Кровельщиков, и я думал, что Сережка везет меня домой. Вон уже сколько времени гуляем, умаялся он со мной на пустырях и в буераках. Но Сережка свернул в тесный проулок. Вернее, в проход, где только заборы по сторонам, да репейники, да травянистая дорожка. Спицы зашуршали в мелкой ромашке и клевере. Проход был извилистый.

— Ромка, мы ведь тут еще не были! Посмотрим, что там!

— Посмотрим...

— Ты еще не торопишься домой?

Я бы не торопился, но... была причина, по которой очень хотелось оказаться дома. Потому что лишь там я умел самостоятельно управляться со всякими своими делами. И в ванне, и... ну, сами понимаете. А здесь-то как? У меня уши сделались горячими.

Но Сережка — он молодец, он сразу все понял.