Дырчатая луна

— Атам... когда штопор... ты это тоже нарочно? Орал: «Жми на педаль!»

И опять он кивнул, будто признавался в какой-то вине.

— А если бы я не нажал... ты сумел бы выйти из штопора?

Он проговорил еле слышно:

— Не... Но ты не бойся, с тобой ничего не случилось бы.

— А с тобой?! С тобой-то что было бы?

Тогда он сказал жестковато, будто отодвинулся:

— А что бывает, когда разбивается самолет...

Я впервые в жизни почувствовал злость на Сережку. Сильную. Смешанную со страхом:

— Какое ты имел право?! Так рисковать!..

— А как без риска? Иначе тебя на ноги было не поставить...

Я чуть не разревелся.

— Дурак! А зачем мне ноги, если бы тебя не стало?!

— Ну-у... — Сережка опять словно отодвинулся. Сказал, будто взрослый ребенку: — Это не страшно, ты привык бы... Вспоминал бы иногда, а потом стало бы казаться, что я тебе просто приснился в детстве. По сути дела, так оно и есть...

Я хотел возмутиться, а вместо этого — новый страх:

— Почему... «так оно и есть»? Ты с ума сошел?

— Ничуть... — грустно усмехнулся в сумерках Сережка. — Ты потом поразмышляешь как следует и поймешь, что сам меня выдумал. Специально, чтобы спастись от болезни.

Я молчал. А душа моя барахталась в тоскливом страхе, как утопающий в холодной воде.

И все же я выцарапался, выбрался из этой глубины.

— Ну-ка, повернись... — И дал кулаком по Сережки-ной шее.

— Ой!.. Ты что, балда! Спятил?

— Больно? — сказал я с сумрачным удовольствием.

— А ты думал!..

— А разве придуманному бывает больно?

Сережка неловко засмеялся, потирая шею.

— Ненормальный... Я же не в этом смысле.

— А ты скажи, в каком! Я снова дам. В том самом...

— Сразу видно, выздоровел, — пробурчал он.

— Ага...

— Ну, ладно. Просто я хотел тебе сказать...

— Что?

— Понимаешь, какое дело... Теперь нам придется видеться не так часто. Все реже и реже...

— Почему?!

— Потому что... дело сделано. Ты на ногах, у тебя начнется другая жизнь. Как у всех. Школа, новые друзья... Станешь учиться на художника...

— С чего ты взял?

— Знаю... Я же видел твоих голубков. Они залетали в Безлюдные Пространства. У тебя талант живописца...

— Сережка! Но я не хочу... жизни как у всех. Не хочу без Пространств. И без тебя...

— Пространства никуда от тебя не денутся. Они... появятся на твоих картинах. И ты сквозь картины сможешь попадать в них!

— А ты? Ты-то куда денешься?! — спросил я отчаянно.

— Да никуда. Просто... буду улетать все дальше. И возвращаться реже.

— Я понимаю... — это вырвалось у меня с новой тоской. С беспомощной. — Конечно... Я эгоист, нытик, маменькин сынок. Зачем тебе такой друг... Ты не мог меня бросить, пока я был инвалид. А теперь... совесть у тебя будет чистая.

Он опять вздохнул по-взрослому:

— Глупенький. Разве в этом дело...

— А в чем? В чем?!

— Тише... Просто жизнь идет по своим законам. И в Безлюдных Пространствах, и на обычной земле.

— На кой черт мне такие законы!.. Тогда я не хочу... быть с ногами. Хочу... обратно! Лишь бы вместе: я и ты!

Я тут же замер: вдруг и правда ноги онемеют снова? Но они оставались живыми.

Но если бы и онемели... то... Я сквозь зубы повторил:

— Пусть все будет, как раньше. Не хочу, чтобы мы с тобой «все реже и реже...».

Очень тихо и поспешно, как бы соглашаясь с капризным малышом, Сережка проговорил:

— Хорошо, хорошо, будем как раньше. А с ногами твоими ничего не случится.

— Ты... это правда?

— Правда, правда... — Он погладил меня по плечу.

— Не уйдешь насовсем?

— Не уйду, не бойся... Думаешь, мне самому хочется?

— А тогда зачем ты...

Он не ответил и змейкой скользнул под кровать. А оттуда:

— Ложись...

Я услыхал за дверью шаги. Дежурная медсестра шла проверять: в порядке ли «необычный» больной? Я юркнул под одеяло, задышал, как спящий. Она постояла на пороге, притворила дверь.

Сережка выбрался. И теперь это был прежний Сережка.

— Давай смотаемся на то поле, где идолы? Там появились лунные привидения рыцарей, устраивают турниры! Прямо театр!

— Давай... ой, а если сестра заглянет опять?

— Да она теперь улеглась на своем дежурном диванчике до утра... Ну, а если увидят, что тебя нет, скажешь потом: удирал погулять в ночном саду. Для успокоения нервов...

С той поры так и повелось. Днем — процедуры, консилиумы, ощупывания, прививки, а ночью — полеты с Сережкой.

Он больше не заводил разговора о расставании, и скоро я почти забыл о той ночной беседе. Потому что столько было всяких приключений! Мы открывали новые лунные страны, где трава, камни и вершины холмов искрились фосфоричной пылью и отливали перламутром. Лазали по развалинам крепостей. Видели тени рыцарей, которые сшибались в бесшумных поединках. Наблюдали (правда, издалека) за настоящими кентаврами. Купались в теплом ночном озере, где жили большие белые цапли... несколько раз добирались и до Заоблачного города. Теперь-то Сережке не нужно было нести меня, я сам бодро шагал по пружинистым доскам.