Дыши нами, пока есть время

— Эй-эй-эй, полегче! — Запевает птичка, которую я хватаю за грудки и прижимаю к стене. — Я с миром.

Орлов поднимает руки и выдавливает из себя мерзопакостную улыбочку, за что я его отстраняю и снова припечатываю к стене.

— Какого хрена ты здесь делаешь?! — Цежу сквозь зубы, пока камикадзе продолжает мирно держать руки поднятыми.

— Поговорить надо. О Свете.

Понимание застилает глаза пеленой.

— Добился своего и пришел оповестить?!

Уже поднимаю кулак, но в палату влетает Маруська, сразу хватая меня за рукав толстовки.

— Леш, ты чего?! Отпусти его!

Глаза чуть из орбит не выпадают. Смотрю то на него, то на нее.

— Не понял. Ты его защищаешь?

— Я с ним вообще-то приехала.

— Чего?!

— Леш, ты руки убери. У нас для тебя есть новость.

Маруська держит меня за рукав и смотрит так, что внутри кишки узлом скручиваются.

— У меня скоро руки затекут. Можешь уже свои кегли убрать? — Подает голос вражина, приводя в чувство.

Поворачиваюсь к Орлову уже наготове. Зубы практически крошатся друг о друга.

— Ты труп, птица!

Глава 44. Я с тобой, Рапунцель

Алексей

Первое, что я чувствую, переступая порог двухэтажного особняка, это приторный сладкий запах, который мгновенно заполоняет легкие.

Слишком знакомый аромат, навязчиво въедающийся в память, переворачивает чертовы внутренности.

Все чувства, что я прятал на протяжении нескольких месяцев. Этих злополучных дней, наполненных болью и мучениями, которых я даже злейшему врагу не пожелаю.

Иду в указанном направлении, потирая разбитую губу, при этом злюсь на хромоту, от которой уже никогда не избавлюсь.

Перед глазами вновь и вновь всплывает растерянное лицо Владимира Эдуардовича, который ощутил всю силу моего негодования по поводу того, что он скрыл и сделал с нами. Сжимаю кулаки, но понимаю, что от этого легче не становится. Смотрю на сбитые костяшки и скриплю зубами. Отогнать эмоции в сторону тяжело, поэтому фокусируюсь на предстоящем разговоре.

— Ты труп, птица!

— Стоп, братишка! — Маруська буквально втискивается между мной и Орловым, который не сопротивляется, наоборот смотрит на меня, как на идиота. — Это очень важно. — Сестричка бросает взгляд на белобрысого, который тяжело вздыхает.

— Я был у Светы, — птица опускает руки, а я отступаю на шаг назад из-за Маруси, которая охраняет мажорика, как сокровище, — она в столице. Скоро операция.

— Чего? — Кривлюсь, не понимая, что несет пернатый.

— Братишка, — Маруська подходит ко мне, помещая руки на грудную клетку, и смотрит так, что к горлу подходит огромный ком, и явно не к добру, — у нее менингиома.

Молча таращусь на сестричку, которая разговаривает со мной, как с маленьким ребенком, и пытаюсь переварить то, что услышал. Только информация бьет по серому веществу так сильно, что я тупо смотрю то на Маруську, то на пернатого.

— Опухоль головного мозга, Леш. — Сестра говорит осторожно, а я проглатываю горькую слюну. — Мы сами только узнали, и то, случайно. Ее папочка все скрывает, а еще… — Маруська прикусывает губу и снова поглядывает на Орлова, который устало проводит рукой по волосам.

— Еще Владимир Эдуардович поставил ей условия — уехать из города, когда ты был в больнице, в обмен на…

— На что? — Снова смотрю на сестру, которая сжимает пальцами мою толстовку.

— На то, что тебе сделают операцию и оплатят реабилитацию.

— Объясни. — Прищуриваюсь, ощущая, что внутри все закипает.

Нет. Я не тупой. До меня доходит, что к чему, но так хочется услышать подтверждение догадкам, что скулы сводит от напряжения.