Дзен футбола

Осенью 1993-го я прилетел в Москву. О том,» что произойдет в это дождливое воскресенье,* догадывалась почему-то одна «Нью-Йорк • % тайме». Читая ее в самолете, я узнал о Жири-; новском больше, чем мне хотелось бы. А в по• недельник, услышав о результатах выборов, дру• зья спрятали глаза. Им было стыдно за свой на-I род, оказавшийся недостойным демократии. I Люди, однако, всегда недостойны демокра-Е тии. Именно поэтому китайцы изобрели все, I кроме нее. Они верили, что всякая политичес-I кая система должна рассчитывать на худших. I Лучшим закон не писан. И свобода им не нулс-I на. Разве что - от себя, как Будде. • Нам - сложнее. Особенно моим друзьям, • многие из которых рисковали судьбой, чтобы I сделать возможным выборы, которые они про-j пустили. Воскресенье выдалось пасмурным, а • для демократии дождь часто страшнее танков.

ДЗЕН ФУТБОЛА

Н

овому Свету труднее открыть Старый, чем Колумбу - Америку. Во всяком случае, футбол так и остался старосветской причудой, вызывающей у американцев подозрение в исторической неполноценности. Чтобы полюбить футбол, американцы должны стать, как все, чего они всегда боялись. Возможно, тут еще виновата географическая карта, на которой болельщики не умеют найти соперников: рядовой американец знает только те страны, с которыми воюет.

Между тем в мире, где банки, Интернет и террористы успешно отменяют государственные границы, один футбол укрепляет тающую державную идентичность. Легче всего страны и народы отличить на поле - по трусам и майкам. Иногда, впрочем, не только цвет, но и суть национальной души проявляется в геометрии игры. Трудно спутать дисциплинированный марш немцев от ворот к воротам с вихревым

*

I перемещением бразильцев, не отдающим мяча • ни своим, ни чужим. Наглядные различия под[ черкивают геральдическую природу футбола. I Однако государственный фетишизм, связываюI щий коллективное благополучие с забитым ro ll лом, чужд американцам. В их одиноком безнаI циональном раю футболисты, как пришельцы I или ангелы, гоняют мяч в основном для своего,

*

! а не нашего удовольствия. I Я не оправдываю Америку, я ее жалею. Смо-I треть футбол не менее интересно, чем играть в I него.

Как все великое, футбол слишком прост, что-I бы его можно было объяснить. Единственное; необходимое условие состоит в запрете на са-| мый естественный для всех, кроме Венеры Ми-; лосской, порыв - коснуться мяча рукой. До тех I пор, пока мы добровольно взваливаем на себя I эти необъяснимые, как рифма, вериги, футбол • останется собой, даже если в одной команде игI роков вдвое больше, чем во второй, а вратаря I нет вовсе.

Вопиющая простота правил говорит о непре-I одолимом совершенстве этой игры. Как в сексе • или шахматах, тут ничего нельзя изобрести, или улучшить. Нам не исчерпать того, что уже есть, ибо футбол признает только полное само забвение. Он напрочь исключает тебя из жизни, за что ты ему и благодарен. Наслаждение приходит лишь тогда, когда мы следим за мячом, словно кот за птичкой. От этого зрелища каменеют мышцы. Ведь футбол неостановим, как время. Он не позволяет отвлекаться. Ситуация тут максимально приближена к боевой - долгое ожидание, чреватое взрывом.

То, что происходит посредине поля, напоминает окопную войну. Бесконечный труд, тренерское глубокомыслие и унылое упорство не гарантируют решающих преимуществ. Сложные конфигурации, составленные из игроков и пасов, эфемерней морозных узоров на стекле - их также легко стереть. И все же мы неотрывно следим за тактической прорисовкой, зная, что настойчивость - необходимое, хоть и не достаточное, условие победы.

Иногда, впрочем, ты погружаешься в игру так глубоко, что начинаешь предчувствовать ее исход. Под истерической пристальностью взгляда реальность сгущается до тех пределов, за которыми будущее пускает ростки в настоящее. Ощущая их шевеление, ты шепчешь «гол», надеясь стать пророком. Но, как и с ними, такое случается редко и всегда невпопад. Футбол непредсказуем и тем прекрасен.

В век, когда изобилие синтетических эмоций только усиливает сенсорный голод, мы благодарны футболу за предынфарктную интенсивность его неожиданностей. Секрет их в том, что между игрой и голом нет прямой причинно-следственной зависимости. Каузальная связь тут прячется так глубоко, что ее, как в любви, нельзя ни разглядеть, ни понять, ни вычислить. Конечно, гол рождается в гуще событий, но он так же не похож на них, как сперматозоид на человека.