Дзен и искусство ухода за мотоциклом

Это “нечто иное” выходит на огромное пространство классического научного верования, которое гласит: “То, что тебе нравится — неважно, ибо оно состоит из иррациональных эмоций внутри себя”. Он долгое время исследовал этот аргумент, затем расчленил его на две небольшие группы, которые назвал научным материализмом и классическим формализмом. Он говорил, что эти два понятия часто бывают совместно в одном и том же человеке, но логически они раздельны.

Научный материализм, который чаще встречается среди любителей научных изысканий, чем в среде самих учёных, считает, реально то, что состоит из вещества или энергии и поддаётся измерению научными приборами. Всё остальное — нереально или, по крайней мере, несущественно. “То, что вам нравится” — неизмеримо и, следовательно, — нереально. “То, что вам нравится” может быть фактом, а может быть и галлюцинацией. Когда нравится, тогда не делаешь различий между этими понятиями. Задача научного метода целиком состоит в том, чтобы провести чёткое разграничение между ложным и настоящим в природе, исключить субъективные, нереальные, воображаемые элементы из своей работы с тем, чтобы получить объективную, достоверную картину действительности. Когда он говорил, что качество субъективно, то для них это всего лишь значило, что качество — воображаемо, и поэтому с ним можно не считаться при любом серьезном рассмотрении действительности. С другой стороны подходит классический формализм, который утверждает, то, чего нельзя понять интеллектуально, нельзя понять вообще. Качество в данном случае не важно, ибо представляет собой эмоциональное понимание, не сопровождающееся интеллектуальными элементами разума. Из этих двух основных источников происхождения эпитета “лишь”, Федр считал, что первый, научный материализм, гораздо легче разодрать на куски. По своему прежнему образованию он знал, что это наивная наука. На него он сперва и набросился, применив метод reductio ad absurdum. Эта форма аргументации покоится на истине, что, если выводы из набора посылок — неизбежно абсурдны, то логически следует, что по крайней мере одна из этих посылок абсурдна. Давайте рассмотрим, что следует из посылки о том, что всё, не состоящее из массы-энергии — нереально и неважно.

В качестве пробного шара он использовал число ноль. Ноль, изначально индусское число, было введено на западе арабами в средние века и не было известно древним грекам и римлянам. “Как же так?” — удивлялся он. Как сумела природа так искусно скрыть ноль, что миллионы и миллионы греков и римлян не смогли обнаружить его? Обычно думают, что ноль находится на виду у всех и каждого. Он показал абсурдность попыток вывода ноля из любой формы массы-энергии и затем задавал риторический вопрос, значит ли это, что число ноль “не научно”? Если так, то значит ли это, что цифровые компьютеры, работающие исключительно на единицах и нолях, должны сводиться лишь к выполнению научных работ? Здесь нетрудно усмотреть абсурдность. Затем он перешёл к другим научным концепциям, одна за другой, и показал, что они никак не могут существовать независимо от субъективных соображений. Закончил же он законом тяготения в примере, который я привёл Джону, Сильвии и Крису в первую ночь нашего путешествия. Если отбросить субъективность как нечто неважное, говорил он, то тогда весь состав науки следует отбросить вместе с ней.

Такое отрицание научного материализма, однако, как бы приводило его в лагерь философского идеализма: Беркли, Юм, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Брэдли, Босанкет, — очень неплохая компания, они логичны до последней запятой, но их так трудно обосновать на языке “здравого смысла”, что в защите качества они больше мешали ему, чем помогали. Аргумент о том, что весь мир — это разум, возможно, и представляет собой здоровую логическую позицию, но в плане риторики он, разумеется, не так уж и здрав. Он оказывался слишком скучным и трудным для курса начинающих литераторов. Слишком уж “заумным”. На данном этапе весь субъективный рог дилеммы выглядит почти так же невдохновляюще, как и объективный. А аргументация классического формализма, когда он стал рассматривать её, ещё больше усугубляла дело. Они оказывались исключительно мощными аргументами в плане, что не следует реагировать на непосредственные эмоциональные импульсы без рассмотрения большой рациональной картины.

Детям говорят: “Не тратьте все свои карманные деньги на жвачку (непосредственный эмоциональный импульс), потому что вам позже захочется израсходовать их на что-нибудь иное (большая картина). Взрослым говорят: “От бумажной фабрики может исходить ужасный запах даже при самых лучших способах борьбы с ним (непосредственные эмоции), но без неё экономика всего города развалится” (широкий контекст). В плане нашей старой дихотомии говорят следующее: “Не делайте выводов на основе романтических поверхностных впечатлений без рассмотрения классической подлежащей формы”. С этим он в какой-то мере был согласен.