Дзержинский

Новый, 1899 год встречали вчетвером. Дзержинский и Якшин разложили на столе остатки яств, собранных им в дорогу Маргаритой Федоровной, пригласили хозяев.

Терентий Анисифович поставил бутылку водки.

Когда висевшие на стене ходики показали двенадцать, Александр Иванович и Терентий Анисифович выпили. Дзержинский от водки отказался и с удовольствием выпил кофе. Он давно на него покушался, да Александр Иванович не давал, приберегая к Новому году.

На новом месте Феликс Эдмундович ревностно принялся за занятия. Прежде всего он прочел книгу Милля.

— Субъективист и догматик, — говорил он о Милле Якшину.

Покончив с Миллем, Дзержинский увлекся работой Булгакова о рынках.

— Эта книга, — говорил он Якшину, — очень полезна марксисту. Особенно для споров с вами, народниками. Прочтите Булгакова, а потом мы с вами поспорим.

Но Якшин читать Булгакова не стал и от теоретических споров уклонился.

Дзержинский заинтересовался теорией прибавочной стоимости и образованием прибыли. Он чувствовал, как ему не хватает экономических знаний для пропаганды среди рабочих. К счастью, среди книг, взятых из Нолинска, нашелся второй том «Капитала» Маркса. За его изучением Феликс иногда забывал о лежавших на нем обязанностях по дому. Зато Александр Иванович увлекся хозяйством. Ему доставляло удовольствие стряпать, кормить Феликса и вообще заботиться о нем. И скучать за хозяйственными хлопотами было некогда, и время проходило незаметнее. Одно огорчало Александра Ивановича: трудно было с продуктами. Кайгородское — село большое, а купить что-нибудь, особенно мясо и яйца, негде. Все живут своим натуральным хозяйством, продавать не хотят, а если соглашаются, то норовят сорвать втридорога. Приходилось закупать провизию в окрестных деревнях. За это дело взялся Дзержинский.

Хорошо было скользить на лыжах по лесам и замерзшим болотам, окружавшим Кайгородское. Простор и новые впечатления создавали иллюзию свободы, дома же все раздражало, особенно люди, вечно толкавшиеся в избе в мешавшие занятиям. Даже когда никого из посторонних не было, мешали Александр Иванович и спившийся ссыльный, которого все жителя села звали попросту Абрашка. Он под влиянием Дзержинского и Яншина старался избавиться от своего порока и с утра до вечера сидел у них.

Местные крестьяне приходили к ним в избу — поговорить, посетовать на свою судьбу. Разговаривал с ними обычно Александр Иванович. Феликс в этих беседах участвовал редко. Он сидел в углу, читал.

Но вот однажды, когда один из посетителей рассказал о том, как бессовестно его обсчитал мельник, Дзержинский не выдержал.

— Вы должны подать на него жалобу мировому судье, — резко сказал он.

— Да ить как подать-то, — горестно ответил мужик. — Сам я неграмотный, люди говорят, надоть в Слободской, к адвокату ехать. А деньги где?

Феликс молча достал бумагу, придвинул чернила и, побившись часа два, составил жалобу.

С того дня и повелось — за советом или жалобу нависать шли кайгородские мужики к Дзержинскому.

— Помоги, Василий Иванович!

И «Василий Иванович» — так окрестили Дзержинского крестьяне, чтобы не произносить трудного, его имени, — никогда не отказывал.

Феликсу было, конечно, приятно сознавать, что и здесь, в Кае, он хоть чем-то может быть полезен обездоленным, забитым людям, но принести удовлетворение его деятельной натуре такая жизнь не могла.

А тут еще и с занятиями остановка. Он быстро справился с книгами, привезенными из Нолинска, а новых, нужных ему не было.

В поисках литературы забрел Феликс в школу. Молоденькая учительница порекомендовала «Овод».

Вечером он начал читать, да так и не мог оторваться. Прочел запоем всю книгу.

Вместе с «Оводом» он заново пережал потерю любимой матери, а затем все муки и страдания, которые выпали на долю Артура.

Проснулся Феликс поздно, с тяжелой головой. Отчаянно резало больные глаза.

— Проснулся, миллионер, — пробурчал Александр Иванович и начал выговаривать Феликсу за то, что тот жжет керосин, совершенно не считаясь с их бюджетом.

Дзержинский вспылил.

Товарищи основательно поругались. Оба сознавали, что ссора вспыхнула из-за пустяков, и потому весь день ходили сумрачными, стыдясь смотреть в глаза друг другу.

Ночью Дзержинского мучила бессонница. Пришло письмо из Вильно. Утешительного мало. Старшие товарищи сидят по тюрьмам, отправлены в ссылку или вынуждены были сами уехать из Литвы, спасаясь от ареста. Уцелели лишь некоторые. Их мало, и им очень трудно.

Феликс чувствовал, какая отчаянная там идет борьба. «А я тут что? Здесь даже самообразованием заниматься невозможно. И дело не только в отсутствии книг. Умственная моя работа требует общества. В обществе мой мозг лучше работает, чем в одиночестве, а здесь его нет. Вот та причина, что, в сущности, мешает мне заниматься», — думал он.

Феликс встал, оделся и вышел на воздух. Александр Иванович заворочался, приподнял голову, но ничего не сказал.

Дзержинский шагал по спящей улице Кайгородского. Мысли о побеге приходили ему в голову еще в Нолинске, теперь они оформились, стали решением.

Вернулся в избу успокоенный. Его встретил вопрошающий взгляд Якшина.