Дзержинский

Феликс Эдмундович пил душистый кофе со сливками, мазал маслом настоящий белый хлеб — всего этого вдоволь было в нейтральной Швейцарии — и думал, имеет ли он право звать жену и слабого, болезненного ребенка в голодную и холодную Москву. Беспокоили не только трудности быта. Белогвардейцы отброшены, но не разбиты, собирают силы, и гражданская война, несомненно, разгорится с небывалым ожесточением. Он верил в победу, но как сложится его личная судьба? Что будет в этом водовороте с Зосей и Ясиком? Пусть уж лучше поживут пока тут, под покровительством советской дипломатической миссии.

После кофе Феликс Эдмундович, Софья Сигизмундовна и Ясик отправились кататься на лодке по Луганскому озеру. Когда усаживались, к причалу рядом с лодкой пришвартовался прогулочный пароходик. Феликс Эдмундович почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд и оглянулся. С палубы смотрел на него… Локкарт. Обмененный недавно на Максима Литвинова, советского представителя в Лондоне, арестованного англичанами, Локкарт приехал в Швейцарию отдохнуть и подлечить нервы после своего провала в Советской России.

Дзержинский с видом человека, которому некуда спешить, спокойно закрепил весла в уключинах и, прежде чем Локкарт оказался на земле, сильными взмахами отогнал лодку далеко от берега.

А Локкарт долго смотрел вслед Дзержинскому. Он готов был отдать голову на отсечение, что где-то видел этого господина в элегантном костюме и мягкой фетровой шляпе.

Софья Сигизмундовна тоже заметила господина, пристально всматривавшегося в Дзержинского.

— Кто это был? — спросила она.

— Локкарт. Пожалуйста, не волнуйся, он меня не узнал. Здесь, в Лугано, он встретил председателя ВЧК? Невероятно! Такая мысль просто не могла прийти ему в голову.

Короткий отпуск кончился. В конце октября Дзержинский и Аванесов выехали из Швейцарии через Берлин в Москву. И как раз вовремя.

5 ноября германское правительство порвало дипломатические отношения с Советской Россией и выслало из Германии советское посольство. 9 ноября отрекся от престола Вильгельм II. Монархия в Германии пала, но власть оказалась в руках буржуазии.

11 ноября революция в Австро-Венгрии привела к падению монархии Габсбургов.

Напуганное буржуазно-демократическими революциями в Германии и Австрии, швейцарское правительство выслало советскую дипломатическую миссию. Разрешено было выехать только тем, у кого были дипломатические паспорта.

Той же ночью у Софьи Сигизмундовны и Марии Братман полиция произвела обыск. Перед домом поставили шпиков, совершенно открыто следивших за каждым их шагом. Снова Софья Сигизмундовна осталась без работы, снова оборвалась связь с Феликсом.

8

В ВЧК Дзержинский встретил своих товарищей в подавленном настроении.

— Ну что у вас тут случилось? С работой, что ли, не ладится?

— Да нет, Феликс Эдмундович, с работой все в порядке. Заканчиваем следствие по делу Локкарта. Сейчас уже точно установлено, что его организация вела работу в трех направлениях: первое — дезорганизация Красной Армии и подкуп латышских стрелков, охраняющих Кремль, — возглавлял сам Локкарт и офицер английской службы Сидней Рейли; второе — взрывы мостов, поджоги правительственных складов и тому подобное — должен был выполнять французский офицер Вертамон; третье — шпионаж. Организация последнего была поручена американскому торговому агенту Каломатиано. Вы знаете, что он создал широкий аппарат шпионажа в наших военных учреждениях, но, кажется, нам удалось выловить всех его агентов.

— Дело готово для передачи в трибунал, ожидали только вас, — доложил Петерс.

— Так почему же вы все носы опустили?

— Феликс Эдмундович, после вашего отъезда опять поднялась в печати травля против ЧК, — отвечал Ксенофонтов.

— А разве вы еще не привыкли к тому, что на ВЧК клевещут? — перебил Дзержинский.

— Когда на нас клевещет буржуазия, мне, извините за грубость, тьфу и растереть! На меньшевистские газеты тоже наплевать, но на нас обрушились свои же товарищи — коммунисты, в нашей же партийной и советской печати. На это уже не наплюешь, — вступил в разговор Фомин. — Ребята хотят знать, что же наша работа, пользу или вред приносит Советской власти?

— Дело серьезнее, чем может показаться на первый взгляд, — Петерс положил перед Дзержинским пачку каких-то документов. — Это все рапорты наших сотрудников об увольнении.

— Ну а вы-то реагировали как-нибудь на нападки в печати?

— Конечно. Вот здесь опубликовано мое заявление, — ответил Петерс, протягивая «Известия» от 17 октября.

Дзержинский взял газету. Заявление Петерса ему понравилось. В спокойных тонах доказывалась необходимость самостоятельности чрезвычайных комиссий и обоснованность принимаемых ими мер борьбы с контрреволюцией. Заявление заканчивалось словами: «Весь этот шум и плач против энергичных и твердых мер чрезвычайных комиссий не заслуживает того внимания, которое им придают; он мог появиться лишь среди товарищей, занятых кабинетной журналистикой, а не активной борьбой с врагами пролетариата».

Дзержинский усмехнулся: все-таки не удержался Петерс, пустил стрелу в своих противников.