Дзержинский

— А теперь, — твердо сказал Дзержинский, — послушайте меня. ВЧК создана по инициативе Центрального Комитета нашей партии и товарища Ленина. Им и решать, нужна она или нет. И я твердо убежден, что они чекистов в обиду не дадут. А это — Феликс Эдмундович брезгливо отодвинул рапорты, — верните авторам. Мне стыдно за них!

7 ноября 1918 года небольшой зал клуба ВЧК на Лубянке, 13 гудел как улей. Чекисты собрались на митинг-концерт, чтобы отметить первую годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.

На трибуну выходит Дзержинский. Говорит об основных завоеваниях Советской власти за первый год ее существования, об участии чекистов в борьбе с контрреволюцией, о задачах…

Дзержинский еще не закончил своего выступления, как из-за стола президиума встал Петерс и объявил:

— Товарищи! К нам приехал Владимир Ильич Левин!

И вот Ленин давно уже на трибуне, а овация, которой чекисты встретили его, не прекращается. Он наклоняется к Дзержинскому, что-то говорит ему, а тот, улыбаясь, разводит руками, дескать: «Что же я могу сделать?»

Наконец Ильич достает из жилетного кармана часы, смотрит на них, затем постукивает по часам ногтем и укоризненно качает головой. Шум постепенно стихает.

— Товарищи, — говорит Владимир Ильич, — чествуя годовщину нашей революции, мне хочется остановиться на тяжелой деятельности чрезвычайных комиссий. Нет ничего удивительного в том, что не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК…

«Так вот почему именно к нам приехал Ильич в такой знаменательный день». Эта мысль пришла одновременно и к Петерсу, и к Ксенофонтову, и к Фомину, и ко многим чекистам, тяжело переживавшим нападки на ЧК.

— Что удивляет меня в воплях об ошибках ЧК, — это неумение поставить вопрос в большом масштабе. У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритикой мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное — верность, — продолжал Ленин.

А в зале стояла мертвая тишина, каждый боялся упустить хоть одно ленинское слово. И потому, что Ленин, и потому, что говорит о самом наболевшем.

— Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю ее с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие… Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, — нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом[43].

Слушали Ильича чекисты, и в новом свете представала перед ними их будничная работа. «Непосредственно осуществляют диктатуру пролетариата… Иного пути нет… Заслуга перед пролетариатом…» — врезались на всю жизнь в память, брали за душу ленинские слова.

Ян Янович Буйкис вспоминал, как и он, рискуя жизнью, помог разоблачить заговор Локкарта.

А Фридман сам себе удивлялся, как это им с Борисом Поляковым и всего с одним пулеметчиком удалось разоружить 7 июля отряд левых эсеров в сто человек, прибывший на станцию Химки. И в ответ слышал: «решительность, быстрота, а главное — верность».

Сердце каждого чекиста наполнялось гордостью. Резкий перелом произошел и у авторов злополучных рапортов об увольнении из ВЧК. Теперь им стыдно было смотреть в глаза товарищам.

Ленин кончил. Новая буря оваций потрясла зал. Горящие восторгом глаза, просветленные лица. Словно тяжелый камень снял с плеч чекистов Владимир Ильич. Окружили его плотным кольцом и не успокоились до тех пор, пока он не дал обещания приехать еще раз завтра и ответить на все вопросы.

— Не знаю, Владимир Ильич, как вас благодарить, — говорил Дзержинский, провожая Ленина.

Глава XII Солдат великих боев

1

Ночь. Метель. К перрону станции Всполье весь в клубах пара подошел поезд комиссии ЦК и Совета Обороны, возвращавшейся с Восточного фронта. Сквозь зашторенные окна салон-вагона виднелся свет. Члены комиссии Дзержинский и Сталин еще работали. На столе была разложена большая карта, рядом на стуле кипы документов.

— Председатель Ярославской губчека Лебедев! — доложил секретарь.

В салон вошел статный, широкоплечий мужчина в запорошенной снегом шинели. Шинель старенькая, но ладно пригнанная. Ремни командирского снаряжения подчеркивали строевую выправку вошедшего.

Феликс Эдмундович знал, что Михаил Иванович Лебедев, в прошлом военный моряк, приговоренный к каторге в 1905-м, и один из организаторов забастовки на Ленских золотых приисках в 1912-м, только недавно оправился от тяжелого ранения, полученного при подавлении Ярославского мятежа. И Дзержинский был рад лично познакомиться с ним.

В вагоне было тепло. Лебедев снял папаху, снаряжение, расстегнул шинель и сел к столу.

— Рассказывайте, как дела?