«Подойдя к окну, я случайно взглянул на стекло и увидел надпись, сделанную острием алмаза: «Ты забудешь и Анриетту». Я тотчас вспомнил миг, когда она начертала эти слова, и волосы мои встали дыбом. Мы останавливались именно в этой комнате, когда она покинула меня, чтобы вернуться во Францию. Я бросился в кресло и отдался нахлынувшим воспоминаниям. Ах! Любезная Анриетта! Благородная нежная Анриетта, я так тебя любил, где ты? Никогда более не слыхал я о тебе и никого не расспрашивал. Сравнивая себя теперешнего с тем, каким был прежде, я видел, что еще менее достоин обладать ею. Я умел еще любить, но не было во мне ни былого пыла, ни чувствительности, оправдывающей сердечные заблуждения, ни мягкого нрава, ни известной честности; и, что пугало меня, я не чувствовал прежней силы. Но мне показалось, что одно воспоминание об Анриетте возвратило ее. Покинутый моей милой, испытал я вдруг такое воодушевление, что, не раздумывая, кинулся бы к ней, если бы знал, где ее искать».
Анриетта. Это была женщина, которую Казанова когда-то любил, причем так, как не любил потом никогда в жизни. Познакомился он с ней осенью 1749 года, когда находился в Чезене.
Жил он в гостинице, и вот однажды утром его разбудил страшный шум. Оказалось, что это нагрянули полицейские, которые желали удостовериться, что венгерский офицер, живший в соседнем номере, действительно является мужем женщины, спавшей в его постели.
В принципе, какое полиции было до этого дело? Но заварилась вся эта каша лишь потому, что на дворе была первая половина XVIII века, а спутница офицера была одета в мужской костюм, за что во времена более дикие вообще отправляли на костер. Дикие времена прошли, а вот дикие люди остались, и кто-то из них выступил в роли пресловутого «доброжелателя», вызвав полицию. В результате ничего не понимающему венгру пригрозили тюрьмой, а Казанова решил вмешаться, чтобы положить конец этому грубому посягательству на чью-то частную жизнь.
Конечно же, ему не было никакого дела до какого-то венгерского офицера, не понимавшего ни слова по-итальянски. Просто ему понравилась женщина «со свежим смеющимся личиком», столь соблазнительным, что Казанова влюбился.
Многие биографы Казановы утверждают, что это была любовь с первого взгляда.
Единственный раз он влюбился — событие исключительное, которое никогда больше не повторится.
Женщина эта оказалась француженкой, и говорила она только по-французски. Назвалась она по-французски — Анриеттой. Когда полиция удалилась и венгерский офицер вместе с нею поехал в Парму, Казанова отправился вслед за ними. Оказалось, что шестидесятилетний венгр и не знал ее толком. Он подобрал ее на дороге, и теперь она лишь создавала ему ненужные проблемы.
— Скажите мне, мадам, — спросил Казанова, — кем приходится вам этот капитан? Женихом или отцом?
— Ни тем, ни другим.
Подобный ответ удовлетворил Казанову, и он прямо предложил Анриетте себя вместо ее предыдущего спутника.
Очень скоро им обоим стало ясно, что все происходящее с ними — более чем серьезно. Было совершенно очевидно, что он влюбился в нее по уши, а она отвечала ему взаимностью, хотя и не спешила признаться в этом. Ей вообще было труднее, чем ему: она не знала, что ей делать с этим свалившимся на нее чувством.
Уже в Реджио она спала вместе с ним. Казанова купил ей несколько женских платьев и был поражен ее преображением. Перед ним стояла настоящая графиня. Собственно, таковой она и была.
В тот вечер она переоделась к ужину в темно-лиловое платье, и Казанова нашел ее обворожительной. Выпив вина, которое им принесли, они долго сидели и разговаривали. Было уже совсем поздно, когда, спокойные и умиротворенные, они вернулись в гостиницу. Едва они переступили порог комнаты, как Казанова поцеловал ее, и это яснее всяких слов сказало Анриетте, что она для него значит и как он к ней относится. А уже в следующее мгновение ураган страсти захлестнул их обоих.
В комнате было полутемно. В камине горел неяркий огонь, и Казанова начал медленно снимать с нее платье. Какое же это восхитительное чувство — остаться вдвоем и знать, что никто не помешает делать все, что захочется. И они целиком отдались этому чудесному ощущению. Потом Казанова зажег свечи и торжественно повел ее к широкой кровати. Он снял с нее остатки одежды. Его пальцы двигались томительно медленно, и Анриетта вдруг поняла, что буквально сгорает от нетерпения. Но и ей тоже не хотелось торопиться, поэтому, когда они, наконец, скользнули под белоснежные простыни, она долго лежала неподвижно, наслаждаясь близостью его жаркого тела.
— Я очень люблю тебя, — шепнул он.
— Я тоже тебя люблю, — также шепотом ответила она.
После этого все вдруг стало легким и естественным, и они без оглядки отдались на волю сжигавшей их страсти…
Потом они долго лежали, утомленные, но счастливые. Говорить о чем-то не было сил. Однако в ее глазах Казанова вдруг заметил что-то ностальгически-печальное и сразу понял: прошлое все еще владеет ею. Иначе и быть не могло.
— С тобой все в порядке? — тихо спросил он.