Джакомо Казанова. Величайший любовник или авантюрист-неудачник?

Честь? На что она Казанове? Он расценивает ее не выше, чем толстый Фальстаф, высказывающий несомненную истину, что ее нельзя ни съесть, ни выпить. <…> Честь не дает наслаждения, ее не ощупаешь руками, она лишь обременяет долгом и обязательствами, мешая наслаждаться, ergo — она является излишней. Ибо ничто на земле не вызывает такой ненависти у Казановы, как долг и обязательство.

Стефан ЦВЕЙГ, «Три певца своей жизни»

Казанова серьезно нарушил дуэльный кодекс. И офицеры, секундировавшие графу Браницкому, от справедливого возмущения чуть не разорвали Казанову на части. Спас его, как ни странно, их начальник, приказавший им оставить штатского в покое.

Почему?

Да потому, что Браницкий прекрасно понимал, что и сам нарушил дуэльный кодекс, ибо там главным принципом значилось следующее: дуэль может и должна происходить только между равными.

Аббат Чезаре Таруффи позднее так написал о поведении Казановы на дуэли одному из своих друзей:

Жаль, что знаменитый Казанова, некогда прикидывавшийся героем и знатным господином, да к тому же еще человеком очень остроумным, не сумел явиться достойным своей великолепной роли. <…> Удивление сменилось презрением, и у этого рыцаря без упрека потребовали сначала отчета, а потом сделали ему увещание, чтобы побудить его к продолжению своего путешествия.

После дуэли истекающего кровью графа понесли на постоялый двор, находившийся в ста шагах от места поединка. Раненый же Казанова остался один на дороге, покрытой снегом и совершенно ему неизвестной. На свое счастье он встретил какого-то крестьянина с телегой и крикнул ему:

— Эй, Варшава, пожалуйста, Варшава!

Ноль внимания. Тогда Казанова достал золотой дукат, и этот язык общения, понятный в любой стране мира, дал мгновенный результат: крестьянин посадил Казанову на телегу и доставил его в столицу. Там Казанова бросился к князю Адаму Чарторыйскому, но никого не застал, и после этого предпочел укрыться в одном францисканском монастыре.

Вызванные польские врачи, осмотрев его, заявили, что будут ампутировать ему кисть, а потом и всю руку, так как налицо была, как они сказали, угроза гангрены. Рана и в самом деле была серьезна: пуля раздробила Казанове большой палец левой руки, вошла в руку, где и застряла, причиняя ему нестерпимую боль.

Но Казанова на свой страх и риск прогнал врачей и тем самым, как потом выяснилось, спас себе руку.

Он потом очень долго с гордостью носил эту руку на перевязи, ходил из одного салона в другой, всем показывая этот свой новый «пропуск в высший свет» и рассказывая уже новую «героическую историю», с успехом заменившую историю его бегства из тюрьмы Пьомби. Естественно, тот факт, что он нарушил правила и выстрелил первым, опускался. В результате два месяца Казанова был любимчиком польского провинциального общества. Да и в Европе эта дуэль, тут же обросшая самыми невероятными подробностями, была воспринята как сенсация, и сообщения о ней были напечатаны во многих газетах. Тем не менее, когда Казанова вновь появился в Варшаве после своего «польского турне», король, ненавидевший дуэли, «побудил его к продолжению своего путешествия», то есть, проще говоря, приказал ему под угрозой ареста покинуть город в течение восьми дней.

Глава двадцать четвертая. Провалы в Испании, Турине и Триесте

Дуэль с графом Браницким происходила 5 марта 1766 года, и после нее Казанова был фактически выслан из Польши. А потом для него началась целая полоса неудач: в ноябре 1767 года он был в двадцать четыре часа выслан из Парижа (так было угодно Его Величеству) и направился в Испанию.

Как признавал сам Казанова, «Европа становилась тесной» для него. Он нигде никому не был нужен, потерял все свои источники получения денег и даже в собственных глазах выглядел человеком определенно пожилым. А ведь ему был всего сорок один год. Казалось бы, что за возраст? Но Казанова почему-то утверждает, что «в этом возрасте уже мало думают о счастье, а о женщинах и того меньше».