Давно закончил учиться в институте. Много других дел побывало в руках. И вот теперь новое и совсем не простое. Сложное потому только, что участники происшествия были начальниками. Сначала кто-то делу не хотел давать ход, объяснив всё случайным самострелом. Так и написали в газете. Но неожиданно поступила команда расследовать всё подробно, и тогда поручили разобраться во всём Передкову. Что он и делал, пригласив Володю, с которым пришла и его подруга Настя. Они были важными свидетелями, так как видели участников охоты на выезде из леса. Но их показания могли засвидетельствовать лишь то, что охотившиеся были нетрезвыми и выезжали из зоны заповедника. Не так уж мало, но не проливает свет на то, что же именно произошло в глубине леса.
Володя рассказал следователю и о порванном удостоверении, о том, что буквально часом назад председатель исполкома собственной персоной приезжал в институт и вручил новый документ.
Передков, конечно, заинтересовался этим фактом и спросил:
— Выходит так, что у него совесть есть? Протрезвел и понял, что обидел кого-то, и решил исправить ошибку?
— Как же понял, — Усмехнулся Володя. — Да не позвони я отцу в Москву, стал бы он со мной разговаривать после всего.
— Так во-о-н оно что, — протянул Николай Николаевич. Цепочка событий начала, наконец, заполняться недостающими звеньями. — А кто ваш отец?
Володя, недовольный собой в том, что проговорился — ему очень не нравилось говорить о важности положения его отца — буркнул:
— Членкор, да какое это имеет значение?
— Член корреспондент академии наук? — уточняя, спросил Передков.
— Да, конечно.
— Наверное, будет и академиком?
— Думаю, что в этом году, если не в этом месяце.
— Нет, это, конечно, имеет значение. Не для раскрытия дела, разумеется, а вообще. Во всяком случае, понятно, почему забегали в области и начали давить. Но это так, между нами. А о чём же вы говорили с Овечкиным, если не секрет?
— Да ни о чём особенном. Только он рассказал о том, как было в лесу по газете, а я ему сказал, что брехня это, так как из нарезного ствола по птицам не охотятся, если бы лицо разнесло, не прикладывали бы листья к ране, не вынули бы пулю из головы. Да и женщин обычно на охоту не берут.
— Ну, вы, Владимир Трифонович, впереди следствия побежали. — Недовольно произнёс Передков.
— Зачем вы так говорите? — заступилась молчавшая всё время Настенька. — У вас в городе уже все об этом знают. Я посторонний человек, а и то в музее мне сегодня то же самое рассказывали о вашем председателе, что он застрелил директора.
— Ну, это, как обычно, слухи. Ничего пока доподлинно не известно. Вы тоже не торопитесь с выводами. Можете утверждать лишь то, что сами видели.
Разговоры к делу не пришьёшь. Наша задача всё слушать, но и всё проверять и доказывать. Ваша помощь вот тоже понадобилась.
Долго ещё в этот день Володя и Настенька сидели в кабинете Передкова, обсуждая подробности лесного происшествия и заполняя протоколы свидетельских показаний.
Однако Настеньке нужно было ещё съездить в пионерский лагерь Артек по поводу предстоящей летней выставки, посвящённой писателю Николаю Островскому. Её ожидали там к вечеру.
Артек. Сколько мечтала Настенька в детстве попасть сюда в эту сказочную страну пионерии? Тысячи ребят приезжали сюда каждый год со всей страны и даже со всего мира. А желающих побывать в Артеке были миллионы.
Нужно было выделиться чем-то особенным, чтобы тебя послали по путёвке в это уникальное место. На каменной глыбе здесь в Артеке навечно записаны имена бывших артековцев: Тимура Фрунзе, Володи Дубинина, Гули Королёвой, Вити Коробкова и других героев, ставших известными всей стране. Настенька была обычной девочкой, такой как все.
И вот она здесь, в удивительно красивом даже в прохладном феврале месте, радующем зеленью кипарисов и сосен, можжевельником и лавром. Настенька не представляла себе, что Артек — это целая страна, или, как её называют сами артековцы, республика пусть не очень большая, но отдельная, охраняемая с одной стороны сгорбившейся к Чёрному морю Медведь-горой, а с другой — холмистым посёлком Гурзуф с его пушкинским домиком, дачей художника Коровина, скалой певца Шаляпина, а с самого моря двумя скалами-близнецами Айда-Лары.
В этот вечер, в уже упавшую с гор темноту, Настенька не могла успеть увидеть все пять лагерей республики. Её ограничили показом «Прибрежного», где и собирались организовать в следующем году выставку из музея Островского. Но и этот лагерь, правда, самый большой и самый современный, поразил Настеньку.
Над чернеющим морем возвышались залитые огнями света корпуса из стекла и бетона. Пионерские комнаты, где проходили совещания по вопросам жизни пионерии, напоминали военные штабы, где командующими отрядами, советниками и главными специалистами были сами пионеры. Это впечатляло.