Джамбул Джабаев. Приключения казахского акына в советской стране. Статьи и материалы

Это черная стая стервятников, которая летала,

Чтоб в прах превратить и развеять советы
И, в клочья порвав, уничтожить декреты.

А без закона и декретов нет жизни.

Соколы-стервятники — не единственное противопоставление у Джамбула. Фигура контраста — вообще одна из главных в поэзии акынов. Джамбул использует ее в композиционных целях, строя свои песни на противопоставлении «прежде — теперь». У Джамбула прежде все было плохо, а теперь все лучится счастьем:

Ты солнце свободным народам дал,
Ты рай на земле народам дал,
С тобой мы счастливыми стали,
Великий ленинец — Сталин!

(1938, 47)

И этим, следуя фольклору, он одновременно отступает от него: золотой век в фольклоре всегда видится в прошлом, тогда как у Джамбула он наступил сегодня. Жизнь сказочно преображается — как колхозная корова:

Корову колхозную холит рука,
Корова колхозная высока.
Рогами заденет она облака,
А вымя, касающееся земли,
Клокочет фонтанами молока.

(1958, 379)

Другой распространенный композиционный прием восходит к айтысу. Мы о нем упоминали: славя свой род, акын обозревает земли, которые он занимает, восхваляя их. Джамбул следует этому принципу и в своих новых песнях. Его песня, летящая над степью, славит

Богатства великой счастливой страны:
Медь Карсапкая, свинец Кара-Тау,
Долины цветущего Ала-Тау,
Сокровища белой алтайской руды
И черное золото Караганды,
Эмбы горячей густые фонтаны,
Реки, моря и леса Казахстана,
Хлопок Чимкента, богатства отар,
Душистые яблоки Алма-Ата.

И таких «героических пробежек» у Джамбула множество, с одними и теми же реалиями: Карсапкай, Караганда, Эмба. Он славит их точно так же, как славил родные аулы: Кастек, Каскелен, Каракол.

Поэтическое мышление Джамбула оставалось патриархально-родовым, а образная система подсказана кочевым бытом. Этот примитивизм, не лишенный своеобразной прелести (как картины художников-примитивистов), несколько смягчен в русских переводах. В подлиннике же он бьет в глаза. Кремль — очаг в юрте, Казахстан — отау (юрта молодоженов), Мадрид, где кипит Гражданская война, — «батырский аул». Переводчик сообщает слова Джамбула: «в мощи народа — сила моя», и это полностью отвечает официальной идеологии. В подлиннике же это «ел» — сородичи, а не казахский народ. Пушкин — акын. С одной стороны, он удостаивается традиционных похвал:

Ты шелка хивинского пестрый узор,
Ласкаешь, как райская девушка, взор.

(1958, 257)

С другой стороны, Джамбулу внушили, что все хорошие люди — бедняки. Поэтому Сталин и его окружение — не только батыры, но и гуртоправы, засевшие в Кремле. Поэтому Пушкин едет в простом чапане на худой арбе.

Престарелому акыну было трудно растолковать абстрактные понятия — и он переводил их на язык конкретных образов. Ему говорили: народы одиннадцати республик Советского Союза идут к коммунизму. Джамбул пел:

Я вижу: идет по земле караван,
И в том караване одиннадцать стран.

(1958, 297)

Куда же он идет? На летнее пастбище — джайляу.

Так что же представляет собою феномен Джамбула — чудище советского фольклора, пример того, как из фольклорной традиции рождается социалистический поэт? Или все это грубая, бездарная подделка? На каждый из этих вопросов можно дать утвердительный ответ. Вне сомнения, Джамбул — талантливый акын. Эта картина цветущей степи принадлежит настоящему поэту:

Коня мне седлайте! Мне юрта тесна!
Над степью плывет голая весна!
Запели у юрт черноглазые кыз,
Запенился нежный душистый кумыс,
Над гнездами вьются веселые птицы,
И ржаньем зовут жеребят кобылицы,
И белые лебеди в небе плывут
Над степью зеленою, как изумруд.
Цветущая степь! Ты волшебней мечты!
Огнем самоцветов сверкают цветы!
Пурпурные маки пылают, как пламя.
Степные тюльпаны блестят лепестками.
Как крупные яхонты, розы горят,
И белые лилии льют аромат.